Убитый манекен - [138]

— Даже если он это сделает, — возразил Себ, — я не буду убежден…

Судебный следователь воздел руки к потолку.

— Однако!

Он поймал взгляд Анона:

— В любом случае с арестом портного и его сестры лично я буду считать дело закрытым…

Себ Сорож пожал плечами.

— Позвольте, в свою очередь, спросить, не забыли ли вы кое о чем? Ведь это я посоветовал вам, не теряя времени, заняться Лабаром и его сестрой, так?

Он улыбнулся.

— Кстати, поверьте, мне так же не терпится закрыть это дело. Вы женаты, господин Эрали. Я обручен. Есть, знаете ли, разница…

— Обручены? Поздравляю, дорогой друг! — вмешался заместитель королевского прокурора. — Что до меня, я разделяю мнение господина Эрали. Благодаря госпоже Лабар мы получили ключ к тайне. На вашем месте я бы немедленно сообщил невесте о своем возвращении…

— Придется вам смириться с тем, что я не сделаю ничего подобного, пока мы не найдем совершившего все преступления…

— Какие преступления? — вскричал Эрали.

Себ Сорож выбил трубку о каблук.

— Те, — невозмутимо произнес он, — которые не замедлят совершиться.

XII. Предсказание судьбы

На дорогу медленно ложились ночные тени, похожие на траурные покровы. Гвидо зажег керосиновую лампу и прикрыл разбитое стекло в окне куском промасленной бумаги. Он высунулся из окна, чтобы лучше почувствовать запах супа, который варила у входа во второй фургон окруженная детьми жена, затем закрыл окно.

И тут же в дверь тихонько постучали.

Гвидо открыл дверь. На фоне ночного неба вырисовывался высокий черный силуэт. Приглушенным голосом незнакомец застенчиво спросил:

— Можно зайти?

Гвидо поднял лампу повыше, и из темноты выступило лицо пришельца. Свет лампы блеснул, отразившись в стеклах очков.

— Что вам угодно?

Гвидо проголодался, а в таком состоянии он был менее приветлив, чем обычно.

— Я хотел… — незнакомец заколебался, но глухо закончил:

— …получить от вас совет.

— Большой расклад — двадцать франков.

— Хорошо. Я… я заплачу, сколько надо. Разрешите мне войти.

Гвидо посторонился, и мужчина, согнувшись, проскользнул в фургон. Проделал он это так быстро, крадучись, бросив по сторонам беглые взгляды, словно опасался быть увиденным или кто знает? — узнанным.

Цыган ногой захлопнул дверь, подошел к маленькому хромоногому столику в центре фургона, поставил на него лампу. Только перспектива иметь дело с господином, готовым заплатить «сколько надо», помешала ему дать волю дурному настроению.

— Садитесь, — сказал он.

Мужчина придвинул к себе небольшой табурет и устроился напротив хозяина. Тот чуть-чуть передвинул лампу, чтооы лучше разглядеть пришельца.

Как уже говорилось, тот был высокого роста, но его грудная клетка казалась плохо развитой, зажатой. На нем был черный костюм, белая рубашка с загнутыми уголками воротничка и плохо завязанным коричневым галстуком. Накрахмаленные манжеты наполовину скрывали худые кисти рук, перевитые сетью голубых вен.

За те почти тридцать лет, что Гвидо едва ли не под всеми небесами читал будущее своих современников, он набрался довольно опыта, чтобы пристально смотреть в настоящее. Он научился судить о клиентах по манере одеваться, по лицу, по речи. Никогда не начинал он расспрашивать карты прежде, чем заставить говорить пришедших к нему. О, им не было нужды говорить много… Гвидо быстро их прощупывал, классифицировал, определял место в жизни, и чаще всего правильно. Ему хватало двух-трех деталей, чтобы избежать промаха.

«Этот, — размышлял он, — боится, «что скажут люди». То, как он вошел сюда, — уже характерно, как и его спешка, и манера обрывать разговор о деньгах. К тому же он пришел в сумерки, с наступлением темноты, когда наиболее вероятно, что никого не встретит и не будет узнан… Может, он занимает важное положение в деревне?»

Тасуя колоду, Гвидо продолжал исподтишка изучать незнакомца:

«Однако, мне кажется, он способен на полет фантазии… Его галстук тому свидетельство. Костюм и шляпа принадлежат человеку, склонному к порядку, но галстук им противоречит… Он-то и привел его ко мне… Это знак некоторой наивности, некоторой склонности к чудесному… Возможно даже, только галстук и является его истинным проявлением, а костюм, шляпа и все остальное навязаны обстоятельствами, привычкой или повседневной необходимостью… Раз этот человек пришел сюда, значит, он утратил равновесие, переживает кризис, ищет правду, должен принять решение и не может сделать выбор…»

По этим размышлениям видно, что цыган не пренебрегал психологией; как и у большинства гадалок, факиров и магов его дар ясновидения был не чем иным, как глубоким знанием человеческой души.

«Этот человек, — говорил он себе, — интеллектуал. Все в нем доказывает это: слабые глаза, руки с ухоженными ногтями, осанка. У него фигура сильного, хорошо сложенного мужчины, но не развита спортом. Грудь зажата долгими часами работы за низким столом. Должно быть, он какой-то чиновник, нотариус или адвокат… И как он взволнован!..»

— Снимите, — попросил Гвидо.

Неизвестный протянул руку.

— Нет, левой.

Цыган начал раскладывать перед собой карты маленькими симметричными кучками.

— Что вы хотите узнать?.. — спросил он.

— Но… — замялся посетитель. — Я… Вы скажите то, что увидите.