Убить Стивена Кинга - [20]

И вот тогда впервые Валерий Стрелецкий заговорил о книгах.

– Понимаешь, я давно хочу написать книгу о том, как я служил в милиции, как прошёл путь от постового до начальника отдела, а затем попал в Службу безопасности президента. Это должно быть художественное произведение, но самому мне не справиться. «Мракобесие» я написал, однако это просто грамотно изложенные факты. Ни о какой художественности у меня и мыслей не было, там ставились иные задачи. Мне же хочется написать роман, настоящий роман, в котором будут охвачены все стороны милицейской работы. На мою долю много выпало. Я начинал службу в Отделе по охране посольств, стоял у ворот. Об этом никто не писал, никто не знает, что это такое.

Я слушал с недоверием, потому что не понимал, что интересного можно рассказать об этой работе (торчит человек в будке, никого не ловит, ни в кого не стреляет, ни для детектива нет материала, ни для любовной истории, ни для чего вообще). Три страницы можно выжать, в крайнем случае, десять. А дальше?

– Я ничего не знаю о милиции, – не сомневался я.

– Так я буду рассказывать. Попробуем?

Стрелецкий почти сразу выложил какую-то коротенькую историю, затем ещё одну. То были эпизоды, штрихи, но я увидел, что материал, оказывается, интересен. Однако хватит ли у меня сил и умения? Когда я работал один на один с собой, я позволял себе фантазировать, умел обходить подводные камни, вливая в ткань книги самого себя, мои ощущения. Теперь же места для фантазии почти не оставалось, всё опиралось на точные факты, реальную жизнь, подлинные события. Чем «своим» мог я наполнить жизнь главного персонажа, если он не был собирательным образом, а сидел напротив меня за столом? Я не мог мечтать за него, не мог заставить его любить так, как это было (с моей точки зрения) интересно читателю, не мог отправить его без причины куда-нибудь для того, чтобы дать ему возможность рассуждать на отвлечённые темы. Раньше я вживался в материал неторопливо, погружался в него по мере пробуждения во мне интереса к той или иной теме и только тогда зарождалась книга. Теперь же мне предстояло нырнуть в материал сразу, без подготовки. Нырнуть не потому, что столкнулся с чем-то удивительным, а из-за согласия сделать книгу. «Да, согласен» – это означало «нырнуть» в работу над романом. И только после этого я должен был начать познавать. То есть предстояло двигаться по тропе без минимальных знаний, необходимых на этом пути.

Словом, я сильно сомневался. Но решил попробовать. Чуть-чуть. Как бы пощупать, а потом… В конце концов, я хотел стать профессионалом. Передо мной стояла задача, и я обязан был выполнить её, если считал себя писателем с большой буквы.

Сложность написания этой книги состояла и в том, что Валерий Андреевич уже видел какие-то сцены, а я не видел их. Начиная с первой фразы: «Смена! Выходи строиться!» и заканчивая названием «Случай в Кропоткинском переулке», – всё было в руках Стрелецкого. Обращаясь к картинам своей жизни, которые предельно точно возникали перед его глазами, он фактически управлял сюжетом. Он выкапывал русло, по которому я должен был идти. Это сковывало меня. Он знал всё, что произойдёт с главным героем через день, через год, через десять лет. Я же был осведомлён только о ближайших его шагах. Мне не удавалось придумать ничего, что могло бы работать на книгу, на движение сюжета, на развитие характеров. Я чувствовал себя обезоруженным перед неведомым. И этим неведомым была моя жизнь в новом материале и с новым персонажем.

Долго пришлось ломать голову над именем главного героя. Имя всегда трудно подобрать, а здесь было особенно трудно. С одной стороны, мне хотелось, чтобы осталась заметная «узнаваемость» имени Стрелецкого, с другой, непозволительно было делать тупой слепок с настоящего имени. И я оставил все инициалы, заменив Валерия на Виктора (тем самым заложив в его имя победу), а фамилию сделал, исходя из того, что побеждает только упорный и смелый. Так появился Смеляков. Отчество нашего героя осталось неизменным.

Валерий Андреевич – большой любитель литературы, он прекрасно понимал, что рассказывая только о работе постового, даже открывая всё «закулисье» службы, мы напишем познавательную, но скучную книгу. И он придумал интригу. Вторым главным лицом романа стал Юдин, фамилия которого родилась сама собой, как бы противостоя Смелякову. Юдин – Иуда. Наверное, это был для меня первый случай, когда я наполнял имена смыслом.

Стрелецкий знал историю от начала до конца, но добрую половину задуманного романа занимала постовая служба, то есть пассивное (с точки зрения неосведомлённого читателя) топтание милиционера у ворот посольства. Как описать процесс наблюдения, если ничего не происходит? Как донести до читателя, что постовой не просто стоит, а ведёт разведку, собирает информацию, фиксирует тысячи фактов, чтобы потом составить отчёт, который будет внимательно изучаться контрразведчиками? Как дать понять читателю, что у новичка на этой работе голова кружится от напряжения?

– Вспомни «В августе сорок четвёртого», – посоветовал Стрелецкий. – Нигде больше не описана внутренняя работа оперативника, который ведёт наблюдение и «прокачивает» подозрительного человека. Там гениально написано.