Убить сову - [134]

— Но ведь наверняка мы можем как-то ей помочь. Наверняка, — голос Кухарки Марты был полон слёз.

— Я уже говорила тебе, Кухарка Марта, — устало сказала я, — её судьба теперь в её руках. Мы больше ничего не можем сделать.

— Ты говорила, декан приказал в течение недели передать церкви чудотворную облатку. Если мы предложим ее сейчас, может, они... — Она смотрела на меня, как умоляющий ребёнок.

В мерцании тусклых свечей позолота на ковчеге с реликвией поблекла, он почти исчез из вида. Я не стала отвечать Кухарке Марте, только покачала головой. Дело зашло гораздо дальше облатки Андреа. Она что, не поняла мои слова? Взятка не спасёт Османну, чудо не поможет. Лишь два коротких слова, но Османна их не произнесёт.

Хозяйка Марта протянула руки к гаснущим уголькам жаровни.

— Девочка всё поймёт и раскается, как только хорошенько поразмыслит. Если ты потвёрже поговоришь с ней, я уверена...

— Я уже говорила, — выкрикнула я.

Лицо Кухарки Марты сморщилось. Я знала, нельзя терять присутствие духа, но так измучилась, что не смогла сдержать гнев. Они винят в случившемся меня, но виноваты во всём собственное упрямство Османны и длинный язык Беатрис.

— Я очень долго говорила с Османной, — сказала я, смягчив тон. — Но она ожесточилась. А теперь у неё осталось только два дня.

— Но она же не собирается упорствовать до конца, — сказала Учительница Марта. — Может, если я поговорю с ней... то есть, я не имела в виду, Настоятельница Марта...

Я отлично понимала, что она имела в виду.

— Прошу, продолжай, Учительница Марта. Ты имеешь право сказать то, что думаешь. Как и все остальные.

— Я только хотела сказать, что возможно, всё дело в её гордости. Ты же знаешь, как она упряма, когда сталкивается с чьим-то авторитетом. Возможно, если я или кто-то другой...

— Ты вполне можешь попытаться, Учительница Марта, ты или кто-то другой. Я не призываю отказаться от попыток ее образумить.

Учительница Марта облегчённо кивнула.

— Но тебе следует взять с собой кого-нибудь, — напомнила я. — В деревне враждебно к нам относятся. Вспомни, что случилось с немым ребёнком.

И к чему их предупреждать? Всё равно не послушают.

— Я пойду с тобой, — объявила Хозяйка Марта.

Учительница Марта сглотнула комок, наклонила голову.

— Я очень тебе благодарна за предложение, Хозяйка Марта, но ты не думаешь... то есть, мне кажется, если...

— Полагаю, Учительница Марта хочет сказать, — вставила я, — что таким, как мы с тобой, не хватает умения ласково упрашивать.

— Я прекрасно знаю, Настоятельница Марта, что думает Учительница о моём языке. Но если бы ей пришлось в жизни столкнуться с таким количеством дураков и мерзавцев, как мне, она быстро научилась бы держать свой наготове. Не забывай, Учительница Марта — голод острее, чем мой язык, и если я перестану им пользоваться, торгуясь за еду, ты это очень скоро почувствуешь. Если бы ты сама была потвёрже с этой девчонкой, не льстила бы ей, называя умной — может, до такой беды и не дошло бы.

— Довольно, довольно. Сейчас не время набрасываться друг на друга.

Господи, дай мне терпения. Я не вынесу сегодня ещё одной ссоры.

— Прошу прощения, — поморщилась Хозяйка Марта. — Ты права, грубая старуха вроде меня — не лучший выбор, чтобы уговаривать Османну. Я, пожалуй, потеряю терпение и надеру ей уши. Она не услышит от меня ни слова, но я всё же пойду, Учительница Марта — править телегой и присматривать за тобой. Я могу учуять запах беды ещё до того, как она случится.

Учительница Марта улыбнулась и на минуту заключила Хозяйку Марту в объятья.

— Я тоже пойду, — сказала Пастушка Марта. — По крайней мере, овцы никогда не жаловались на мой язык.

— Если это решено, вам всем надо немного поспать, — поспешно сказала я, увидев, что Кухарка Марта снова собралась открыть рот. — Оставьте свечи. Я немного помолюсь здесь одна.

Они устало побрели к двери. В часовню ворвался ветер, задул половину свечей, рассыпал брызги искр от догорающего угля. Дверь за Мартами с шумом захлопнулась.

Я знала, Османна не отречётся, что бы они ни говорили. Что-то случилось в церкви в день суда, она перешла границу страха. Еще недавно перед нами стояла испуганная маленькая девочка, пытающаяся сказать или сделать что-нибудь для своей защиты — как вдруг выражение её лица изменилось. Что вызвало эту мгновенную перемену? В неё как будто бес вселился. Я снова и снова вспоминала, как это случилось, но понять не могла.

Когда декан произнёс приговор: «Смерть через сожжение», даже деревенские казались ошеломлёнными. У Османны подогнулись колени, лицо побледнело, как пергамент. Она стояла дрожа, взгляд молил кого-то — или что-то — о спасении.

Декан медлил, выжидая, когда она как следует проникнется его словами и когда затихнут вздохи в толпе. Роберт д'Акастер взглянул на Филиппа и кивнул. Казалось, эти двое заранее знали приговор и одобряли его. Потом декан снова заговорил, и толпа затаила дыхание.

— Агата, у тебя есть только одна возможность спастись от огня — полное и публичное признание в ереси, уход из бегинажа и вступление в брак. Твоё отлучение будет отменено, ты открыто примешь святые Дары. Тогда ты сможешь прожить отпущенный тебе срок земной жизни как покорная жена и преданная дочь церкви.