Убить мажора - [8]

— А посуду?! — как-то злобно и пьяно возмутился Артур.

— Ты чё возмущаешься? Тебя может еще разуть?! Прислуге орать будешь!

— Ладно, ладно… Шутка! — успокоился Могилевский, скидывая туфли прямо в зале. Затем он взял в руки туфли за полторы тысячи «баксов» и поочередно выбросил их в коридор. Одна туфля угодила в дверной проем, другая — вылетев в него, ударилась в стену, отскочила от нее и куда-то глухо завалилась. Артура даже не интересовало, где они приземлились. — Шуток не понимаешь?.. — уже обиженно произнес он, как будто обидели его и поправившись, добавил: — Серега, бокалы прихвати… будь другом!

В то время, пока обмякший Артур сидел в кресле, а Сергей хозяйничал по дому в поисках нужных бокалов, успел отметить, что Могилевский значительно ожил в сравнении с тем состоянием, в котором он пребывал некоторое время назад. И даже обиженно заподозрил Артура в симуляции алкогольного опьянения, но сразу же, забыл об обиде, когда обнаружил его спящего в кресле.

По комнате витало кислое зловоние.

Сергей толкнул его на всякий случай в плечо, от чего Могилевский встрепенулся, изобразив бодрость и какого-то пьяного мифического бога:

— Вина! Еще, вина! — проорал он громко и раскатисто. Сергей разлил виски по бокалам и протянул один из них Артуру.

Артур шумно глотнул.

— Уммм… хорошо! — блажил Могилевский. — Прелесть! Сказка! Как классно жить! Слушай, Серега, тебе завтра на работу?.. — спросил Артур, прервав свои восторженные вопли. — На работу надо? Давай махнем в Сочи?.. На три дня? Море, солнце, море выпивки… солнечные девочки… яхты, гостиницы, дайвинг! Давай?

— Я работаю, — грустно ответил Сергей.

— Да, ладно, чувак… — настаивал Артур, — ты за деньги, что ли волнуешься?.. Я башляю!

Не-е мо-гу… — отпирался Сергей. — Работаю!

— Да ладно! Хочешь, отцу позвоню… он все уладит! Давай!

— Серьезно… Не могу…

— Чё, ты, такой: «Работаю!» — Как червь конторский… — злобно передразнил Могилевский, — Давай?! Все уладим!

— Нет! — отрезал Сергей. — Меня устроили недавно, а я… — Сергей недоговорил, и все замолчали.

Молчали недолго. Было видно, что Артур обозлился на открытый отказ Сергея. Рывком влил в себя остатки напитка и сделался агрессивным.

— С утра… — обиженным тоном сказал Могилевский, поднимаясь с кресла, — мне… две гренки в яйце, обжаренных на растительном масле и… стакан апельсинового сока… Свежевыжатого… — и взглянул на Сергея недружелюбной пьяной ухмылкой. — Надо было каких-нибудь «моромоек» зацепить… А я — тебя… Сидишь тут: ме-е-есть… самосу-у-уд… — паясничал Могилевский ключевыми словами прежнего разговора, словно обвиняя Сергея в неудавшемся окончании вечера. Могилевский вышел из комнаты и пошел в свою спальню, разговаривая уже сам с собой. Наткнувшись на стул, глухо выругался.

Сергей сидел изумленный, на какое-то мгновение, ощутив себя прислугой, но, так и не поняв, насколько это было сказано всерьез. Сидел, словно был пронзен колокольным шпилем. Растерянно глядел вслед дряхло шаркающему, уносящему на своих носках потное зловоние хозяину квартиры… Хозяину жизни.

— Ты… серьезно? — неуверенно спросил Сергей. Брошенные с опозданием слова, поглотил стук захлопывающейся межкомнатной двери. Вопрос: «ты серьезно?» остался без ответа, и смазанный щелчком дверного замка, так и остался вопросом. Осталось злым недобрым надругательством Могилевского над Сергеем.

«Боже мой, просто тупиковые отношения! Как они начинались, так и закончатся. Пользуешь такого человека, как бездушную ступеньку лестничного марша, обтираешь об нее сандалии, движешься наверх. Движешься к своей цели, как идут к заветной мечте… Можно сказать по трупам, — как у военных, — как генералы идут к своим звездам… А пока с ним рядом, хочется проникнуться к человеку симпатией, а вдруг… может быть… Ведь человек он от природы, такой же как и ты, но только зажиточный и зажравшийся… Но, человек! И все же… может быть… он не такой уж плохой? Пытаешься заглянуть к нему в душу, в сердце. Понять его… А вдруг есть в нем и сердце, и душа, а не только стандартный суп-набор: печень, селезенка, две почки…

Ковыряешься в нем, пытаешься оправдывать его тщедушность и эгоизм… и… Невозможно что-то разобрать. Все одинаковое и все разное… Все комплектующие — одинаковые, но словно из дерьма слеплены…»

Сергей не знал, как ему поступить после такой издевательской выходки: хотелось обидеться и уйти, но было уже поздно; не хватало денег на такси, и было лень уходить в ночь.

Артур не церемонился с Сергеем… И вот тут-то, Сергей вдруг понял, почему:

«Он просто презирает меня!»

Сергей нравился не ему. Сергей нравился его отцу. Их внезапная дружба с Артуром, была не что иное, как результат отцовского желания. Отцовская благодарность Сергею за собственного ребенка и желание навязать эту благодарность неблагодарному сыну и, конечно же, давнее стремление оградить, вырвать Артура из пут прежнего круга общения, ограничить общение сына с его неблагонадежными друзьями, которые так не нравились Могилевскому-старшему. Ко всему прочему, Вениамин Степанович, по достоинству оценивший поступок Сергея, не просто настаивал на дружбе Сергея с Артуром, он требовал, толкая сына к дружбе с человеком спасшему ему жизнь. Но Артур, состоявший в давней семейной конфронтации с отцом-деспотом, старался делать все наперекор властному родителю.