Убить Герострата - [41]

Ветер выл, я тихо подвывала в ответ: “Только мы с конем по полю идем...”. Слуха у меня нет, но петь я люблю. Просто очень. Будь способностей побольше, обязательно стала бы певицей. Оперной. Стояла бы на сцене в черном балахонистом платье, толстая и красивая, с килограммом грима на лице и заливалась соловьем, задрав голову и заламывая руки. Не мечты, а детский сад какой-то! Нет, бодливой корове Бог рогов не дает.

- Аля, не надо, и так тошно! - донеслось снизу. - И собака волнуется, сейчас подпевать начнет.

Он, кажется, хотел сказать что-то еще, но передумал. Я услышала какой-то шум. Наверно, вывалился из гамака, с прежней злобной радостью подумала я. Хоть бы ты кости переломал, что ли! Нехорошо так думать, но все равно думается.

Шум стал громче. Кто-то карабкался по лестнице. Минька? Что-то больно громко. Скорее, Корнилов, который по моему доброму пожеланию переломал ноги. Нет, он бы в таком случае помогал бы себе языком - то есть матерился бы в семь заходов с переплясом. Да и не полез бы он на чердак!

Я села, пригляделась, и тут мой собственный язык прилип к гортани. Я определила это по тому, что открыла рот и хотела взвизгнуть, но не смогла. Это был уже не детектив, а какой-то фильм ужасов!

Приставив пистолет, на этот раз без глушителя, к виску Герострата, воскресший монстр господин-товарищ Шрам тащил его по лестнице. Там, где он приложился лбом о железный лист, виднелась аккуратная нашлепка пластыря. Андрей, выпучивший глаза и ставший вдруг похожим на одного политического лидера, не слишком сопротивлялся. Ростом они с косорылым были примерно одинаковые, но, несмотря на то, что Корнилов примерно на одну весовую категорию больше, он казался описавшимся малышом в руках грозного воспитателя. Правда, воспитатели редко используют в качестве меры убеждения огнестрельное оружие...

- Здравствуйте, дети, Кати и Пети! - мерзко цыкнул зубом Шрам. - А вот и я! Как живете? Как животик? Вот этот, похоже, сейчас обделается, дрожит, как заяц.

Герострат и правда выглядел не лучшим образом. Уж можно бы уже и привыкнуть! Впрочем, мне пока к голове ствол не приставляли, не знаю, как бы себя повела.

При появлении этой живописной группы я на какое-то время оцепенела и упустила время. А ведь вполне могла бы удрать. Это со двора кажется, что в окно может выскочить только самоубийца. На самом деле мы с Валеркой все время прыгали из мансарды на крышу веранды, всего-то метра полтора. А потом по витым столбикам крыльца сползали вниз. Бабушка, конечно, ругалась, но мы делали вид, что не слышим.

Шрам подтащил Корнилова к окну, заслонив им и собою весь свет.

- Ну что, далеко убежали? - хихикнул он. - Спрятались, да? Да чего же я люблю лохов!

Его лицо против света казалось просто черным пятном, которое сливалось со всем остальным - черной майкой, черной курткой и черными джинсами. Зато ногти, с опять же черной траурной каймой, на руке, сжимающей пистолет, виднелись отчетливо. Меня начало подташнивать. Показалось, что он действительно какое-то ирреальное существо из параллельного мира.

Шрам отшвырнул Корнилова на тахту, и тот, словно Покатигорошек, закатился в уголок.

- Ты, сучка, диск у тебя, я знаю! Гони по-хорошему - или...

Он попытался схватить меня за волосы, но я увернулась. Тогда он сгреб меня за футболку на груди. Паршивый китайский трикотаж, не сопротивляясь, треснул. То ли бандюк предпочитал Памелу Андерсон, то ли его полностью захватила другая цель, но то, что было под футболкой, его не заинтересовало. Я изловчилась и укусила его за руку. За что сразу же получила по физиономии.

От боли я на секунду зажмурилась, а когда открыла глаза, на меня таращилось дуло. Прямо как за гаражом. Дежавю!

- Вот сейчас вышибу тебе мозги, а потом уже буду обыскивать! - с какой-то ласковой радостью пообещал Шрам.

Ребята, да он не шутит! Палец на курке, а рожа - как у естествоиспытателя. Господи, Отче наш!..

Слова молитвы вдруг напрочь выпали из моей головы. Я снова зажмурилась. Выстрел показался очень громким. У меня даже уши заложило.

Как это уши заложило? Я что, еще жива? Или уши закладывает, когда умираешь? А почему тогда не больно? Или когда умираешь, боль уже не чувствуешь? А почему так тяжело? Или меня похоронили живой и это земля давит?

Я осторожно приподняла веки, тяжелые, как у Вия, и завизжала, словно резаная - на этот раз язык не подвел.

И обрывки футболки, и руки, и, наверно, лицо, были обрызганы кровью. Только не моей, а Шрама. Я сидела, привалившись спиной к тахте, а поперек, у меня на коленях, лицом вниз лежал он. Впрочем, лица у него, собственно, не было. И затылка тоже. По стене сползали омерзительные серо-красные клочья.

Я медленно перевела взгляд на тахту. Герострат двумя руками зажимал рот. Наверно, когда он в Сочи вывалился из машины, то в первую очередь похвалился ужином. Надо же, какой чувствительный! Мне было противно, но тошноты почему-то не наблюдалось.

Стоп! Алла, ты соображаешь, словно у тебя мозги в хвосте, как у динозавра. Кто же это шляпку стибрил, то есть старушку убил?

Со второго этажа на чердак ведет не настоящая лестница, а что-то вроде деревянного трапа изрядной крутизны. А в полу мансарды дыра, в которую я когда-то постоянно боялась провалиться по неосторожности. Так вот из этой самой дыры по пояс, как бюст на родине героя, возвышался самый типичный браток - бритый почти наголо, с маленькими глазками и приоритетом жевательного аппарата над мыслительным. Бицепсы под серым пуловером тоже впечатляли. Как и пистолет в руке. Ну очень большой!