Убить футболиста - [15]

Между тем десантные войска, в которых служил парень, всерьез приобщили его к спорту, поэтому когда он вернулся на гражданку, первое, что сделал, — записался в секцию карате. За пару-тройку лет он достиг на этом поприще вполне сносных результатов, однако выбиться в настоящие чемпионы ему не удалось — в стране началась компания борьбы с этим видом спорта и большинство секций закрылось. Какое-то время Сева слонялся без дела, затем поступил в институт физкультуры, но, проучившись один семестр, учебу бросил. И трудно сказать, к какому берегу прибился бы Сева после этого, если бы не начавшаяся в стране перестройка.

Когда открылись первые кооперативы, парень не долго думая подался в рэкетиры. Сколотив группировку, в которую в основном вошли его бывшие товарищи по татами, он обложил данью нескольких кооператоров на Таганке, а также в тогдашней мекке столичной братвы — на Рижском рынке. За пару лет его группировка крепко встала на ноги и сумела занять вполне приличное место в криминальном мире столицы. Правда, далось это браткам не легко. На самого вожака дважды покушались, причем во второй раз дело едва не закончилось для него «деревянным макинтошем». Осколок гранаты угодил Севе в голову, и, если бы не охрана, которая сумела вовремя довезти своего подопечного до больницы, лежать бы ему теперь под роскошной могильной плитой где-нибудь на Ваганьке.

После этого Сева почти год зализывал раны за границей, а затем вернулся на родину и занялся вполне легальным бизнесом — стал учредителем одного из столичных банков. Однако сведущие люди прекрасно знали, что, сменив спортивную куртку на респектабельный костюм от Версаче, Сева продолжал держать под контролем район, в котором жил с самого рождения. Знал об этом и Грузило, которого Сева еще в пору своего становления в качестве криминального авторитета иногда использовал как информатора.

Они пожали друг другу руки, затем обменялись ничего не значащими фразами, после этого Сева пригласил участкового к себе в джип. Участковый взгромоздился на переднее сиденье автомобиля, и тот тронулся с места. Проехав несколько десятков метров, Сева свернул в один из тихих таганских переулков и заглушил мотор.

— Пива хочешь, Иваныч? — спросил участкового Сева, прекрасно зная, что тот никогда не отказывался выпить. Не дожидаясь, пока ему ответят, он закинул руку на заднее сиденье, где у него лежала целая упаковка баночного пива «Туборг», и достал из нее две банки. Одну он протянул участковому. Раздались два хлопка, и оба собеседника жадно припали губами к своим емкостям. Первым от банки оторвался Шумский:

— Говорят, сегодня на твоем участке жмурик нарисовался?

— Было дело. Стараниями какого-то снайпера вор в законе Леонов по кличке Мудрец отдал Богу душу. Вся Петровка на уши встала.

— Про Петровку откуда знаешь?

— Так я муровца лично по участку водил.

— А что такого особенного на твоем участке имеется? Третьяковская галерея и Мавзолей вроде бы не за нашими местами числятся.

— Ты, Севушка, не поверишь, но муровца того бомжи интересовали.

Произнеся последнюю фразу, Грузило внимательно взглянул на собеседника, рассчитывая увидеть на его бесстрастном лице хотя бы тень удивления. Однако Сева сохранял завидное спокойствие — за все время разговора он ни разу не повернул голову в сторону собеседника, смотрел прямо перед собой и медленно тянул из банки пиво. Пауза затягивалась, и Грузило, решив не испытывать нервы своего собеседника, продолжил:

— Домик этот, откуда киллер стрелял, я хорошо знаю, мне его жильцы частенько жаловались, что у них на чердаке бомжи ночуют. Я начальству из РЭУ давно говорил, чтобы они на чердачные двери замки приладили. А им на все наплевать. Хоть кол на голове теши. Вот и доигрались. Я так кумекаю, что муровец тот не зря бомжами интересовался. Видимо, кто-то из них что-то ценное про киллера того знает. Может, видел его на чердаке, может, еще что. Вот и дворничиха из этого дома, Клавдия, мне два часа назад про это же рассказала. Мол, видела, как сразу после убийства из подъезда выскочил мужик, по всем приметам похожий на бомжа. Она и муровцу про него рассказала. А потом я его с Харей свел, и они несколько минут о чем-то говорили.

— О чем же?

— Ей-богу, не знаю, Севушка. — Для пущей убедительности Грузило даже приложил ладонь к груди. — Этот муровец Харю в сторону отвел.

— А кто он такой — Харя этот?

— Бывший моряк Василий Харин. Два года, как в Москве бомжует. Живет в пустом доме рядом с продуктовым магазином. Знаешь, наверное?

Сева молча кивнул. К тому времени он уже успел допить пиво и теперь непроизвольно вертел банку в руках. Наконец ему это надоело, и он, опустив стекло автомобиля, выбросил пустую емкость из салона. Грузило хотел было сделать то же самое, однако затем передумал — вести себя по-хозяйски в этом джипе ему было боязно. Между тем Сева, видимо, вполне удовлетворенный рассказом участкового, извлек на свет портмоне из крокодиловой кожи и молча отсчитал триста долларов. Протягивая их участковому, он произнес:

— Спасибо за разговор. Бери, не стесняйся.

УЖЕ ЕСТЬ ВЕРСИИ

Во второй половине дня Громова и Дробыша вызвал к себе заместитель начальника отдела подполковник Олег Петрович Шестопалов, вот уже неделю замещавший ушедшего в отпуск начальника отдела. Вызвал, как понял Громов, для отчета по двум последним «мокрухам». Однако еще с порога он заметил, как Петрович усердно покусывает кончики своих густых усов, что всегда означало крайнюю степень раздражения шефа. Но что именно так достало Петровича, Громов не знал и даже не догадывался. А оказалось, что его достала та грудастая баба, которую Громов имел неосторожность повесить у себя в кабинете нынешним утром. Именно с нее Петрович и начал разговор: