Убежище. Дневник в письмах: 12 июня 1942 - 1 августа 1944 - [28]

Анна.

Пятница, 2 апреля 1943 г.

Дорогая Китти!

Ах, мой список грехов пополнился чем-то ужасным. Вчера вечером я лежала в постели и ждала папу, чтобы вместе помолиться и пожелать друг другу спокойной ночи. Но тут в комнату зашла мама, села на мою кровать и робко предложила: "Анна, давай помолимся вместе. Папа пока не может прийти". Я ответила: "Нет, мама". Она поднялась, постояла немного, потом медленно пошла к двери. Но вдруг повернулась ко мне с выражением страдания на лице и сказала: "Я не могу сердиться на тебя. Насильно любить не заставишь".

Я осталась в постели, и подумала, что поступила жестоко, оттолкнув ее так грубо. Но иначе ответить я не могла. Не умею притворяться и не хочу молиться с ней вместе. Да из этого ничего и не вышло бы. Мне было жалко маму, даже очень: впервые я заметила, что мое холодное отношение ей небезразлично. Я видела, какое грустное у нее было лицо, когда она сказала, что насильно любить не заставишь. Горькая правда в том, что она сама меня оттолкнула, и я тоже не ощущаю ее любви ко мне. Ее бестактные замечания, шутки, совершенно не воспринимаемые мной… Каждый раз у меня сжимается сердце от ее жестоких слов, а сегодня ей стало больно из-за моей холодности.

Пол ночи она плакала и почти не спала. Папа теперь не смотрит на меня, а если я случайно ловлю его взгляд, то читаю в нем: "Как ты могла быть такой бессердечной и причинить маме страдания!".

Теперь все ждут от меня извинений, но их не будет. То, что я сказала маме, она бы и рано или поздно узнала. Всем кажется, что я бесчувственна к слезам мамы и взгляду папы, да так оно и есть. Наконец, они поймут, как трудно мне приходится из-за их непонимания. Маму, конечно, жалко, она просто не знает, как теперь обращаться со мной. Но я не отступлю: буду продолжать молчать и оставаться холодной. И всегда говорить только правду, потому что чем дольше ее скрываешь, тем труднее потом высказать.

Анна.

Вторник, 27 апреля 1943 г.

Дорогая Китти!

Весь дом гремит из-за ссоры. Мама и я, ван Даан и папа, мама и мадам — все злятся друг на друга. Ничего не скажешь — весело! А вечный список Анниных грехов очередной раз вынесен на обсуждение.

В прошлую субботу контору снова посетили господа из-за границы. Они просидели до шести часов, а мы наверху и пошевелиться не смели. Ведь в директорском кабинете сверху слышно любое движение. Я буквально больна от этого бесконечного сидения!

Господина Фоскейла положили в больницу, а господин Кляйман снова работает, его желудочное кровотечение в этот раз удалось быстро остановить.

Он рассказал, что немецкая регистратура уничтожена благодаря содействию пожарных: те не только остановили огонь, но и залили все водой. Вот молодцы!

Отель «Картольн» уничтожен: два английских самолета сбросили бомбы как раз на жилище офицеров. Целая часть улицы сгорела дотла. Бомбардировки немецких городов усиливаются с каждым днем. По ночам очень неспокойно, от недосыпа у меня появились черные круги под глазами.

С едой у нас перебои. На завтрак сухарики и заменитель кофе. На обед уже две недели поочередно — шпинат или салат. Картофелины в двадцать сантиметров длиной отдают гнилью. Пожалуйста, приезжайте к нам в Убежище, если хотите похудеть! Верхние просто заходятся в жалобах, мы еще как-то держимся.

Все мужчины, которые воевали в 1940 году или были призваны, теперь отправлены на работы в лагеря. Это, несомненно, предосторожность на случай высадки союзников!

Анна.

Суббота, 1 мая 1943 г.

Дорогая Китти!

У Дюсселя день рождения. Он все твердил заранее, что отмечать его не собирается, но увидев Мип с большой сумкой, наполненной свертками, возбудился, как ребенок. Его ненаглядная Лотта передала в подарок яйца, масло, печенье, лимонад, хлеб, коньяк, кекс, цветы, апельсины, шоколад, книги и почтовую бумагу. Он расставил все подарки на столике и не прикасался бы к ним три дня, если бы это было в его воле. Старый болван!

Только не подумай, что он голодает: в его шкафу мы обнаружили хлеб, сыр, джем и яйца. Подумать только, мы его спасли, приютили, приняли со всей любовью, а он за нашими спинами набивает живот. А ведь мы все делили с ним!

А что еще хуже: так же мелочно он ведет себя с Кляйманом, Фоскейлом и Беп — и им от него не перепадает ни крошки. Апельсины, которые так нужны Кляйману для поправки здоровья, Дюссель считает куда важнее для собственного желудка.

Сегодня ночью я четыре раза начинала собирать вещи, так ужасно палили.

Сегодня я для таких случаев заранее вложила в чемоданчик самое необходимое. Вот только вопрос: куда нам бежать?

Вся Голландия искупает вину за забастовки рабочих. Введено осадное положение, и каждого лишили одного талона на масло. Наказывают нас, словно маленьких детей!

Сегодня я вымыла маме голову, что здесь совсем не просто. Во-первых, кончился шампунь, а зеленое мыло ужасно клейкое. Во-вторых, хорошо расчесать волосы невозможно: в семейной расческе осталось не больше десяти зубьев.

Анна.

Воскресенье, 2 мая 1943 г.

Дорогая Китти!

Когда я думаю о нашей жизни здесь, то каждый раз прихожу к выводу, что по сравнению с другими евреями мы живем здесь, как в раю. Но, наверно, вернувшись потом к нашей обычной жизни, мы с удивлением будем вспоминать, как мы здесь опустились — мы, в прошлом такие правильные и аккуратные. А сейчас наши манеры никуда не годятся. Например, клеенка на столе ни разу не менялась, и от частого употребления выглядит, конечно, не лучшим образом. Я, как могу, пытаюсь привести ее в порядок, но тряпка — новая в момент нашего прихода сюда — уже превратилась в сплошную дырку. Так что, как ни три — толку мало. Ван Дааны всю зиму спят на фланелевой простыне, которую здесь не постираешь: стирального порошка едва хватает, да он никуда и не годится.