Уайнсбург, Огайо. Рассказы - [74]

«Стоит мне взять в руки перо, и я глупею». Какой вздор! После того, как я уехал из тех краев, доктор часто писал мне длинные письма. Он и теперь иногда мне пишет, но уж очень редко. Замечательные письма, маленькие зарисовки: он рассказывает, в каком настроении ездил в иные дни по округе, описывает дни осенние и весенние… как верно и глубоко он чувствует, поистине это человек глубокой, подлинной культуры… Тут же и маленькие повести о людях, о его пациентах. Он забывает, что в руках у него перо. В письмах он словно бы просто говорит со мною.

Однако надо еще сказать о жене доктора и о его дочери. Дочь была калека, жертва детского паралича, и почти не могла ходить. Если бы не это несчастье, она была бы красавицей. Она умерла года через четыре после того лета, когда мы с ее отцом подружились и много времени проводили вместе. И жена была. Помнится, жену звали Марта.

И ту, и другую я знал мало. Бывает порой такая дружба у мужчин. Дескать, у меня дом, семья, там своя жизнь. И я верен этой жизни, но это не вся моя жизнь. Не то чтобы я не желал впустить тебя в этот мир, но… уж, наверно, ты поймешь… нас с тобой свел случай… У тебя одно поприще, у меня другое.

И есть иная жизнь, которая соединяет мужчин… это чувство рождается и неуклонно растет, почти как любовь… (До чего нелепое слово – любовь! – оно нимало не передает того, что я хочу сказать.)

Всем нам знакомо это чувство, кого из нас не захватывали внезапные порывы воображения… понимаете ли, мы, мужчины… Может быть, американцы в особенности… Я нередко думаю, что так оно и есть. Нередко думаю – мы, американцы, слишком зависим от женщин. Видно, потому, что жаждем сблизиться друг с другом и в то же время робеем.

Любопытно, был ли хоть раз за всю историю человечества такой случай, чтобы сошлись двое мужчин и на первых же порах знакомства не завели разговора о своем опыте по части женщин. Смею сказать, что так же оно и у женщин. Не то чтобы доктор много рассказывал о своей жене. Была она невысокая, смуглая и темноволосая, на свой лад очень красивая – я бы сказал, какой-то страдальческой красотой.

Начать с того, что доктор, и обликом и нравом истинный мужчина, от природы был на редкость отзывчив и даже нежен всегда и со всеми, особенно с женщинами, такому человеку никак не излить всю полноту чувств на кого-то одного. Ему нужны десятки отдушин. Дай он себе в этом смысле волю, у него всегда была бы полна приемная пациенток с раздерганными нервами. Таких женщин великое множество не только в больших городах, но и в провинциальных городишках, и на уединенных фермах. Но он их терпеть не мог.

– Я этого не выношу. Не из тех я врачей, я вам не потатчик. – Только с такими вот истеричками он бывал резок и груб. – Убирайтесь и больше не приходите. Вашим болезням я не лекарь.

По его скупым рассказам я понял, что он вынужден был вести нелегкую борьбу. Иные женщины упрямо домогались его внимания, никак не удавалось от них отбиться. Да еще практиковал он в горной местности, куда на лето приезжает немало горожан. Тут и жены без мужей, а мужья в летнюю жару вырываются к ним откуда-нибудь из далекого большого города лишь на субботу и воскресенье или на короткий отдых… Женщины, у которых есть деньги или денежные мужья. Одна такая особа приезжала из города за добрых двести миль, она была замужем за каким-то страховым деятелем. Кажется, он был президентом страхового общества – такой маленький, с виду робкий мышонок, но глаза точно у хорька: быстрые, пронзительные, ничто от них не ускользало. У жены денег было вволю – и он давал не скупясь, и самой ей досталось солидное наследство.

Она хотела, чтобы доктор переехал в тот город, где она жила.

– У нас вы станете преуспевающим врачом. Вы разбогатеете.

Он отказался принимать ее у себя, тогда она стала засыпать его письмами и каждый день посылала ему цветы – цветы в приемную захолустного лекаря!

– Мне ничуть не совестно выдать ее вам, – сказал мне доктор. – Женщины бывают разные.

Ему из того города доставляли заказанные ею розы. Он получал огромные корзины роз и выбрасывал их из окна приемной в проулок.

– Об этом знал весь город, и моя жена тоже. В крохотном городишке такое не скроешь. Но моя жена умница. Она прекрасно понимала, что женщиной подобного сорта я не увлекусь.

Он показал мне одно из писем той женщины. Хотите верьте, хотите нет, но в письме она предлагала ему сто тысяч долларов. И писала, что при этом вовсе не считает себя виноватой перед мужем. Эти деньги – ее собственные. И еще писала, что уверена: доктор – талант, он может стать знаменитостью. Ее мужу вовсе незачем знать про эти деньги. Она же не просит доктора уступить ей, стать ее любовником. Она дает эти деньги лишь затем, чтобы предоставить ему широкие возможности, – пусть он, скажем, переедет в этот город, откроет прием в каком-нибудь фешенебельном квартале и станет пользовать богатых пациенток, она ставит лишь одно условие. Он должен лечить и ее, видеться с нею каждый день.

– Черта с два! – сказал он. – Я отнюдь не великий врач и никогда великим не был. У меня большой опыт, вот и получился из меня недурной провинциальный лекарь. И не более того.