Уайнсбург, Огайо - [45]

— Уж как старались девочки меня огорошить — да не вышло, — хвастался он. — Одна там стала было нахальничать, но я ей утер нос. Только она начала говорить, я раз — и сел ей на колени. Кто в комнате был, все засмеялись, когда я ее поцеловал. Будет знать, как приставать ко мне.

Джордж Уилард вышел из биллиардной на Главную улицу. Уже несколько дней держался крепкий мороз, и с озера Эри, лежавшего в восемнадцати милях к северу от города, дул резкий ветер, но сегодня ночью ветер стих, светил молодой месяц, и ночь была необыкновенная. Не думая, куда он идет и что будет делать, Джордж свернул с Главной улицы и зашагал по темным улочкам, застроенным деревянными каркасными домами.

На воздухе, под черным небом, усыпанным звездами, он забыл приятелей по биллиардной. Джордж был один, вокруг — темнота, и он заговорил вслух. Забавы ради он стал мотаться по улице, подражая пьяному, потом вообразил себя военным в начищенных сапогах до колен, с гремящей саблей на боку. Он вообразил себя военным инспектором и двинулся вдоль длинного строя солдат. Он осматривал их амуницию. Он остановился перед деревом и начал ему выговаривать.

— Почему ранец не в порядке? — рявкнул он. — Сколько раз об этом говорить? Порядок должен быть во всем. Перед нами стоит трудная задача, а без порядка трудную задачу не выполнишь.

Загипнотизированный собственными словами, молодой человек брел по деревянному тротуару и произносил речь.

— Есть законы для армий, и они распространяются на людей, — бормотал он в глубокой задумчивости. — Закон начинается с малого и распространяется так, что охватывает все на свете. В каждой малости должен быть порядок — на рабочем месте человека, в его одежде, в его мыслях. Я сам должен соблюдать порядок. Я должен усвоить этот закон. Я должен приобщиться к чему-то большому и упорядоченному, несущемуся сквозь ночь подобно звезде. В маленькой моей области я тоже должен учиться чему-то, и отдавать, и нестись, и работать в согласии с жизнью, с законом.

Джордж Уилард остановился у забора под фонарем и задрожал. Такие мысли, как сейчас, никогда прежде не приходили ему в голову, и он удивился, откуда они взялись. Ему даже показалось, что во время прогулки с ним говорил какой-то голос извне. Он был в изумлении и восторге от собственного ума и, двинувшись дальше, заговорил об этом с энтузиазмом.

— Выйти из биллиардной Ренсома Сёрбека и задуматься о таких предметах, — прошептал он. — Одному быть лучше. Если бы я стал говорить, как Арт Уилсон, ребята меня бы поняли, но о чем я сейчас думал — этого им не понять.

Двадцать лет назад в Уайнсбурге, как и в других городах Огайо, были кварталы, населенные поденщиками. Поскольку заводской век еще не наступил, работали они на полях и на железной дороге. Работали двенадцать часов в день и за долгий день труда получали один доллар. Они обитали в дешевых деревянных домишках с садиком позади. Те, что позажиточнее, держали корову, иногда — свинью, помещавшуюся в сарайчике за садиком.

Вот на такую улочку и вышел ясной январской ночью Джордж Уилард, переполненный звонкими мыслями. Улица едва освещалась, а тротуар местами отсутствовал. Что-то в этом пейзаже еще больше подогрело его разыгравшуюся фантазию. Последний год он проводил весь свой досуг за чтением книжек, и сейчас ему вспомнилась одна история из жизни средневековых городов Европы вспомнилась с такой отчетливостью, что он стал спотыкаться, испытывая странное чувство возвращения в те места, с которыми было связано что-то в его прежней жизни.

Возбужденный молодой человек, не выдержав груза собственных мыслей, осторожно двинулся по проулку. На него кинулась собака; пришлось отгонять ее камнями; из двери появился мужчина и обругал собаку. Джордж зашел на пустырь и, закинув голову, поглядел в небо. Он ощущал себя несказанно большим и обновленным благодаря этим впечатлениям и в порыве чувств поднял руки, протянул их во тьму над головой и забормотал. На него нахлынуло желание произносить слова, и он произносил слова без смысла, перекатывая во рту и произнося их, потому что это были сильные слова, полные смысла. «Смерть, — бормотал он, — ночь, море, страх, прелесть».

Джордж Уилард ушел с пустыря и опять встал на тротуаре, лицом к домам. Он ощущал, что все люди на этой улочке — ему братья и сестры, и жалел, что у него недостанет смелости вызвать их из домов и пожать им руки. «Эх, если бы тут была женщина, я бы схватил ее за руку и мы бежали бы, пока не выбились из сил, — подумал он. — Тогда мне стало бы легче». С мыслью о женщине он покинул улочку и пошел к дому Беллы Карпентер. Он думал, что она поймет его настроение и что теперь он сумеет поставить себя так, как ему давно хотелось. Прежде, когда Джордж встречался с ней и целовал ее в губы, он после свиданий сердился на себя. У него было чувство, что его используют в каких-то непонятных целях, — и чувство это не было приятным. Теперь же ему казалось, что он стал чересчур взрослым, чтобы им пользовались.

К тому времени, как он добрался до дома Беллы Карпентер, у нее уже успел побывать один посетитель. Эд Хэндби подошел к двери, вызвал Беллу на улицу и хотел с ней поговорить. Он собирался предложить ей, чтобы она ушла с ним и стала его женой, но, когда она появилась в дверях, Эд потерял уверенность и набычился.