Уайклифф и козел отпущения - [27]

– Тич – это такой высокий, худой?

– Да, это он. Лучший мореход на побережье.

Кертис позвонил на причал, попросил найти Тича и передать ему просьбу перезвонить в офис Уайклиффа.

– Сейчас его найдут, сэр. Он всегда вертится там, где пахнет деньгами.

Телефонный звонок раздался менее чем через пять минут. Кертис снял трубку.

– Твоя посудина на воде, Тич?… Колесо видели в районе Айдлеров… Да, мистер Уайклифф хочет, чтобы ты отбуксировал его сюда… Разумеется, тебе заплатят… Нет, несколько человек полицейских отправятся с тобой… Да, я знаю, что поднимается ветер. Так что чем быстрее, тем лучше… О'кей, через пятнадцать минут.

Уайклифф решил отправиться с Кертисом и прихватить своего фотографа сержанта Смита, болезненного и угрюмого человека. Тот попытался было возражать, сказав, что страдает морской болезнью и на лодке его укачает.

Тич ожидал их на причале возле своего катера, пришвартованного у стенки. Он узнал Уайклиффа и поприветствовал его улыбкой. Уайклифф с Кертисом устроились на корме. Смит сел с подветренной стороны в укрытии на носу на маленьком сиденье рядом со Штурвалом. Тич принес несколько желтых непромокаемых плащей.

– Это вам пригодится, когда выйдем из гавани.

И действительно, они еще не миновали траверса входа в гавань, как катер стало обдавать брызгами, что очень удивило Уайклиффа, которому море показалось утром таким тихим под яркими лучами солнца. Тич держался недалеко от берега, и Уайклифф хорошо видел дорожку, по которой катилось колесо, и насыпной трамплин, оттолкнувшись от которого оно совершило свой последний полет перед падением в воду. Катер заливало все сильнее; Уайклифф и Кертис завернулись в плащи, а Смит скорчился на своем сиденье, его серые усы обвисли, на них блестели капельки воды. Неровная береговая линия впереди постепенно переходила в длинную косу, чья низкая ровная поверхность нарушалась двумя вышками заброшенных шахт.

– Коса Грамбла, Айдлеры лежат с ее подветренной стороны, недалеко от берега.

Волны покрылись барашками, и вода, плескавшаяся через борт, казалось, кипела. Время от времени катер форштевнем налетал на крупную волну и отскакивал от нее, как испуганный жеребенок. Уайклифф, чувствуя себя очень неуютно, испытывал угрызения совести, глядя на Смита, бледного, с несчастным выражением, ухватившегося одной рукой за оттяжку мачты, а другой державшегося за сиденье.

Медленно они заходили под защиту косы, и примерно через полчаса волнение стихло. По мере приближения к островам перед взглядом Уайклиффа возникали изъеденные морем черные скалы с плоскими вершинами, поднимавшиеся из воды, как колонны какого-то гигантского храма. Поначалу они казались расположенными так близко друг к другу, что представлялись непроходимым барьером, но вблизи выяснилось, что между ними были проливы в несколько ярдов шириной.

– Айдлеры, – махнул рукой Кертис.

Тич уменьшил обороты и медленно вел катер вдоль скал.

– Вон оно! – неожиданно крикнул он.

Тич указывал в самую середину архипелага, и Уайклифф похолодел, когда моряк направил судно в узкий пролив между двумя скалами. Сейчас они казались огромными, и волны с шумом и брызгами разбивались об их черные, блестящие на солнце бока. Двигатель работал чуть слышно, и суденышко двигалось по лабиринту камней, как будто само знало дорогу. Несмотря на прибой, море было тихим и в темной маслянистой воде плавало много деревянных обломков, поднимаясь и опускаясь в медленном ритме, задаваемом зыбью.

– Туда, – указывал пальцем Кертис.

Уайклифф увидел чайку, которая стояла, похоже, прямо на воде. Но в этот момент она с жалобным криком взлетела, и он увидел край решетчатой рамы колеса, чуть выступающей из волн прибоя. Тич медленно миновал колесо, потом дал задний ход и приблизился к нему кормой. Когда до колеса оставалось не больше фута, он резко перевел ручку реверса гребного вала и через мгновение выключил мотор. Теперь катер покачивался на волнах синхронно с колесом, будто связанный с ним невидимыми нитями.

– Вам, пожалуй, следует его сфотографировать.

Страдая от качки, Смит все же сделал пару снимков. Теперь колесо было видно целиком. Оно почти не выступало над поверхностью воды, плавая в обрамлении мусора и щепок.

– Мы возьмем его на короткий буксир, – предложил Тич. Он перешел на корму и, ухватившись за край колеса, стал поднимать, пока не втащил нижний его диск на транец. Большая часть конструкции теперь находилась в воздухе, и ее можно было хорошо рассмотреть. Обгорелые и почерневшие ветви тиса и лавра все еще опутывали деревянный остов колеса, но теперь на них еще налипли и водоросли. От чучела Не осталось и следа.

Уайклифф попытался сосредоточиться на осмотре колеса, стараясь не замечать нагромождений камней, среди которых качался катер. Его очень тревожило, что Тич, казалось, тоже не обращал внимания ни на что, кроме остатков колеса. Суденышко, однако, вело себя как послушная лошадка и только поднималось и опускалось вместе с волнами, не пытаясь приблизиться к сулящей опасности кромке воды.

Колесо быстро закрепили одним концом на корме, оставив другой конец в воде. Тич завел мотор, и они стали медленно выбираться из скал. Когда они проходили мимо двух близко расположенных каменных столбов, так напугавших Уайклиффа на пути сюда, оказалось, что между ними достаточно места не только для катера, но и для тащившегося сзади плашмя колеса – между ним и скалами остался изрядный промежуток.