У женщин грехов не бывает! - [13]
Я напечатала ему в ответ: «Хамье!». А потом немножко стерла и отправила просто: «Ха».
– Ха! – говорю.
Но хвостиком повиливаю.
7
«Кто вы, Ира»… «Кто вы, Ира»… Господин редактор спросил, а я мучаюсь. Кто? Я животное! Совокупность рефлексов. «Вкл» и «выкл» – не более того. Я проследила, как работает этот автомат, который я считаю своим мозгом. Как последняя мышь я попалась на «хап».
«Хап» – хватательный рефлекс. Срабатывает, если у человека отобрать что-то вкусное из-под носа. Например, попробуйте сорвать у меня сумку с плеча – и я автоматически потяну ее к себе за ремешок. Но только если это моя любимая сумка со всеми документиками. А если случайная пустая сумка – забирайте, не жалко. Или попробуйте вырвать у меня тарелку с моим любимым ягненком. Попробуйте, попробуйте. А я отдам. Отдам, конечно, что я, буду драться, что ли, за тарелку с ягненком? Но мне еще пару дней будет не хватать именно этого ягненка, и мне будет казаться, что он был вкуснее, чем другие ягнята.
Только странно, что этот «хап» обнаружился у меня. В детстве я никогда не сражалась за свои игрушки. Не имела копилок и кошелечков с мелочью. Материальный мир меня не занимал. Я всегда жила в виртуальном, я любила сказки. Если у меня просили «дай откусить» – я протягивала мороженое, черт с вами, кусайте, хоть весь стаканчик. Я никогда не брала самое большое яблоко. Это неприлично, мне так казалось. Однажды мы с Анечкой, моей подружкой, наскакавшись в классики, бежали к тарелке с яблоками. Там было одно большое красное и одно поменьше, желтенькое. И Анечка на бегу тянула руку за красным и кричала: «Мое!». У меня такого не было. Что вы… Как можно… И вдруг сработал «хап».
Лерочкина жена проснулась. То есть это он сказал мне: «Зайка, жена проснулась». И скорее всего, она действительно проснулась. Хотя, может быть, Лера просто напился на очередном дне рождения. У него там все четко с расписанием: по пятницам – пикничок, по четвергам – свадьбы, и каждую субботу – день рождения. Хочет он или не хочет – в субботу обязательно будет день рождения. И Лера гулял и хряпнул много водочки. Домой вернулся поздно, уставший, пьяный, но все равно вышел в Сеть. Захотелось со мной повозиться. Он говорил: «Малыш, я пьяненький», – и язык у него заплетался, то есть пальцы по клавишам не попадали, но я все равно приставала. Я не знала, что еще с ним делать, если не приставать. Я подставляла попку, и он целовал: и сжимал ее руками крепко-крепко, он скидывал мне «крепко» раза по три. Я только рот открыла заорать: «Даааааааааааааа, поеби меня сзади» – и вдруг увидела: «Облом, малыш, моя проснулась».
Я не сразу поняла, что за «моя». Проснулась она. И что?
«Зайка, мне нужно идти…» – он повторил, и до меня дошло.
Это, как в детстве, когда родители в комнату заходят, – бурные игры нужно прекращать. И у меня руки упали, я остыла, как будто облили холодной водой.
– Пока, – я сказала. И напечатала: «Пока».
Я себе объяснила: мужчина чужой, сидит в своем доме, там у него есть хозяйка, и мне пора выметаться из чужой спальни, или ему нужно выметаться из моей, потому что у меня тоже есть хозяин. Это понятно. Так я себя успокаивала – и вдруг сработал «хап».
Я поняла – у меня сейчас забирают кусок пирога. Мое удовольствие! Моего самца у меня уводят! Я заревела, да, с ума сойти, сама обалдела от собственных слез, и дрожь такая неприятная прошла по телу. Я хотела зарычать: «Мое-е-е-е!». Но где? Кому я буду рычать? Я только скинула:
«Иди! Кончай с ней!»
Что я еще могла сделать?
А Лера улыбался и посматривал на свет под своей дверью. Его жена прошла на кухню и шепотом оттуда позвала: «Не спишь? Пойдем, чайку попьем». Он торопливо засеменил пальчиками по кнопкам:
«Ненормальная! Я тебя хочу!»
«Все! Еби ее!»
«Глупая, я тебя хочу. Тебя! Завтра я весь твой» – он успел припечатать.
И я заревела по-настоящему: а мне не надо никакого завтра!
Я ушла на свою кровать. И мужа своего уснувшего обняла за плечи. Носом к нему в спину прижалась. Так мне весело вдруг стало и смешно. Да, думаю, забавно. Рефлексы, всего лишь рефлексы. Но что-то приятное было в этих глупых слезах… Что? А просто я первый раз в жизни захотела протянуть лапу и заорать: «Мое!». Это было приятно.
Я знала, завтра этот маньяк прибежит, опять будет из себя строить мачо. «Раздевайся, сучка», – скажет. А я ему устрою такой мордобой… Я надаю ему пощечин и свяжу ему руки, и заставлю его сосать мой вибратор, а он вырвется и наваляет мне ремнем по заднице.
Только я не пришла к нему завтра. И послезавтра не пришла. У меня куча, куча дел была. Я строила свой замок. Вот этот вот, где сейчас сижу. По утрам мы встречались с прорабом и ехали сюда смотреть, как тут поживают наши друзья из Таджикистана. Они шарахались от меня, когда я выходила из машины. Их очень беспокоили мои платья. Они опускали взоры и шли молиться на ковриках.
Я три дня разъезжала по строительным базам и в Сеть не выходила. Глупая, захотела, чтобы у Леры тоже сработал «хап».
Это легко устроить. Всего лишь одна фотосессия. Нужны кое-какие штучки. Аксе-с-с-с-суары… Голову не ломаем. Что есть, тем и работаем. Самое главное в нашей ситуации – лифчик. Я выбрала оранжевый лифон с синим восточным узорчиком. Я знала, Лера сразу потянет к ним свои загребущие лапки. «Сними его на хер, – скажет, – давай мне срочно свои сисечки».
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.