У врат преисподней ветрено… - [24]

– Мы, разумеется, не доберемся до Луны на том, что имеем. Но чтоб попасть куда хотим, горючего хватит.

– Хорошо.

Алан услышал басовитое завывание, какое-то шипение, глухой удар – и голоса вдруг будто отрезало. Еще немного – и его рука коснулась металла.

Он включил аварийную лампу, и обнаружил, что дошел до толстой гладкой стальной стены. Как ее открыть, сообразить он не мог. Алан потратил около часа, пытаясь привести в действие запорный механизм, но в конце концов опустошенный, недовольный, бросил это занятие и зашагал в том направлении, откуда пришел.

Чуть погодя земля задрожала, и он остановился, пораженный мыслью, что это, наверное, взорвался тот самый запас бомб. Когда через несколько мгновений дрожь прекратилась, он подумал, что мог бы догадаться о причине. Огненный Шут упоминал некую космическую шлюпку. Возможно, это она стартовала, хотя он не понимал, как такое возможно из столь глубокого подземелья.

Алан чувствовал неимоверную усталость. Его голова и тело болели немилосердно, и он не мог надолго ни задумываться, ни действовать. Через каждые несколько ярдов ему приходилось останавливаться с дрожащим от пережитого телом. Но вот отчего именно? От каких-то новых нервных или психологических потрясений – или виноваты были события всех нескольких прошедших дней? Он и раньше не мог разобраться в своих чувствах, а теперь сделать это был и вовсе не в состоянии.

Им внезапно овладело уныние, когда он в плачевном состоянии доковылял до лаборатории. В главном зале он безвольно уронил аварийную лампу, вдруг осознав, что откуда-то снаружи идет ужасный жар. Когда он дошел до выхода, часовых там не оказалось. Где-то вдали он слышал шум и крики. Добравшись до главного коридора, Алан увидел, что он ярко освещен.

И этот свет – какое-то странное зеленовато-голубое сияние – исходил из громадной пещеры Огненного Шута.

Мимо пробежал полицейский, и Алан крикнул:

– Что случилось?

– Пожар! – ответил тот на бегу.

Огонь вливался в коридор стремительным потоком, клубился, вздымался, метался, словно сама геенна. Ничто не поддерживало его горения, и все же он двигался, будто по собственной воле.

Зачарованный, Алан следил за его приближением. Скоро жара стала невыносимой, и он попятился в лабораторию.

И только тут его осенило, что надо бы побежать к трапам. Он оказался в ловушке. К тому же, в лаборатории находились легковоспламеняющиеся вещества, которые немедленно загорятся, как только до них доберется пламя.

Он опять побежал ко входу, отупев от жары, и увидел, что уже поздно. Стена вздымавшегося огня почти добралась до него.

До сих пор страха он не испытывал. Какая-то его часть почти радовалась этому огню. Но воздух становился все менее и менее пригоден для дыхания.

Он подергал открытые двери, ища другой выход. Единственно возможным представлялся тот, через который он только что вошел.

Ему пришло в голову, что все вокруг неверно оценили Огненного Шута – все, кроме его деда, ясно понимавшего опасность.

Огненный Шут спустил ад на Швейцарию-Сити. Но как? Он никогда не видал и не слыхал об огне, подобном тому, который сейчас стрелой мчался по коридору. Он закашлялся и вытер пот, застилавший глаза.

Его мозг, наконец, снова заработал. Но теперь ему было слишком поздно предпринимать что-либо созидательное.

И вдруг вход заполнил ревущий вал огня. Алан попятился, ударился спиной об угол скамьи, и спотыкаясь, бросился в кабинет. Едва он захлопнул за собой стальную дверь, как послышался звук взрыва: пламя добралось до пролитых реактивов.

Откуда-то продолжал поступать воздух. Он оставил вторую дверь в маленький тоннель открытой.

Дверь, отгородившая его от огня, начала раскаляться, и он с ужасом фаталиста отчетливо осознал, что, как только она расплавится – а это случится неизбежно – он погибнет.

Он решил, что в последнюю минуту выйдет из кабинета и кинется в тоннель. Здесь, в темноте, перед лицом смерти, его спутанное сознание стало проясняться; а жара все усиливалась. Чувство необычайного спокойствия снизошло на него, и он начал запоздало размышлять.

Думы эти в его теперешнем затруднительном положении большой пользы принести не могли. Они сказали ему, что выхода нет, но помогли смириться с неизбежным. Он подумал, что понимает сейчас философское спокойствие, приходящее к людям, оказавшимся на пороге смерти.

Он осознал, что в течение нескольких дней двигался в каком-то полусне, хватаясь за нечто такое, что могло быть – он поколебался, а потом додумал – любовью. Им правили чувства, он был их игрушкой, не осознавая причин своего поведения.

Он всегда был в какой-то степени неустойчив в этом отношении, возможно, из-за своей склонности подавлять неприятные мысли, иногда посещавшие его. Не имея родителей, не пользуясь любовью деда, он провел детство в вечном поиске внимания; в школе его отучили от склонности к самолюбованию, а работа не давала ему возможности выражения подобных чувств. Сейчас он искал, может быть, той недоданной любви в Огненном Шуте, постоянно вызывавшем родительские образы. Несомненно, он искал того и в Хэлен. И теперь, пришпоренный обидными намеками деда на его незаконное рождение, он начал поиски, приведшие его сюда – к смерти!