У врат преисподней ветрено… - [26]

Он остановился и обратился к двери:

– Можно войти?

Дверь отворилась. Он прошел через увешанную плакатами переднюю в большую комнату, заваленную предвыборными материалами. Повсюду громоздились связки красочных листовок и плакатов. Вокруг никого не было.

Он взял пластобумажный плакат с портретом Хэлен. Вделанная в его покрытие звуковая дорожка стала тихонько нашептывать: «Картис – будущий президент, Картис – будущий президент, Картис – будущий президент». Он бросил плакат, и, упав, тот перестал бормотать.

– Вижу, что потеряла еще один голос, – послышался сзади голос Хэлен.

– У меня ведь было такое чувство, что я тебя встречу, – тихо сказал он, все еще глядя на упавший плакат.

– Ну еще бы, в моем-то штабе выборов. Это всего только склад. Хочешь взглянуть на кабинеты? Они довольно нарядные, – ее голос, в отличие от слов, был нисколько не приветлив.

– Что ты собираешься теперь делать со всем этим? – сказал он, обведя комнату усталой рукой.

– Использовать, разумеется. А ты что думал?

– Я думал, что теперь предвыборная кампания не стоит того, чтобы тратить на нее твое время.

– Ты считаешь, что, поскольку я поддерживала Огненного Шута, когда он был популярен, у меня нет шансов теперь, когда его не любят – так?

– Да.

Он удивился. Она, похоже, сохранила присутствие духа. Теперь возможности победить на выборах у нее не осталось. Его интересовало, не прячется ли она от очевидного?

– Послушай, Алан, – сказала она убежденно, – если бы этого не случилось, я без боя стала бы президентом. Теперь драка будет – и я, пожалуй, рада.

– Тебе всегда нравилось подраться.

– Это точно – если противник достаточно силен.

Он улыбнулся.

– Ты случайно не в меня целишься? Говорят, если мужчина недостаточно любит женщину, она считает его сильным; если он ее слишком любит, она считает его слабым. Противник слабоват, Хэлен?

– Впечатлительный ты что-то сегодня, – слова звучали нарочито холодно. – Нет, это к тебе никак не относится. Я говорила о том, что твоему деду улыбнулась удача. Теперь наши роли поменялись, не так ли?

– Я не знаю, как к этому отношусь, – сказал он, борясь со все более мрачным настроением. – Я никого из вас по-настоящему не поддерживаю. В целом, думаю, я благосклоннее к радикал-либералам. Ведь они все еще могут выиграть выборы по округам, если ты не добьешься поста президента, верно же? Это дало бы тебе сильный голос в Доме.

– Если меня оставят лидером партии, Алан, – лицо ее смягчилось, когда она смирилась с истиной, от которой до того пряталась. – Не каждый, кто одобрял мое место вчера, одобряет его сегодня.

– Мне неприятно говорить об этом, но я предостерегал тебя. Надо б тебе лучше знать, когда расхаживать, привлекая толпы. Политикам следует пользоваться доверием народа и нравиться ему. Люди, несомненно, хотят современного, нового президента, – но еще и уважаемого. Когда избиратели сядут и подумают об этом, если бы даже дело с Огненным Шутом не приняло такой оборот, они выберут того кандидата, который внушает доверие. Пылкие политики вроде тебя, Хэлен, пользуются успехом лишь короткое время. Это даже я знаю. Предположительно, после того как показала себя «Женщиной Народа», ты могла бы вести упорные парламентские дебаты, и, возможно, поскакать домой. Но теперь ты столь сильно отождествила себя с Огненным Шутом, что у тебя нет надежд победить. Я бы бросил, – он задумчиво посмотрел на нее.

Она немного посмеялась, широко шагая меж тюками плакатов.

– У меня нет никаких шансов, ты прав. Но я буду продолжать драться. Счастливчик старый Саймон, а? Теперь он – тот человек, который предупреждал людей о грозившей им опасности. За кого им еще голосовать?

– Не горюй, Хэлен. Почему бы тебе опять не заняться живописью? Уж там ты знаешь, что к чему. Правда, даже я понимаю в политике больше твоего. Тебе не надо бы вовсе туда лезть. Есть прирожденные политики, только ты – не из их числа. Я дюжину раз просил тебя об этом раньше, но мне все так же хочется знать, что заставляет тебя продолжать.

– Одна из самых веских причин – чем больше осуждают люди мои поступки, тем неотступнее я продолжаю по-своему. Достаточно честно? – Она обернулась, лукаво глядя на него, наклонив голову набок.

Он улыбнулся.

– Одним словом, ты – просто упрямица. Может быть, если бы я поощрял тебя в занятиях политикой, ты стала бы сейчас известной художницей, избавившись ото всех этих забот.

– Может быть. Но есть и еще кое-что, Алан, – она говорила негромко, забираясь на один из тюков. Усевшись, она начала болтать ногами и стала очень хорошенькой. Тот макияж, каким она раньше пользовалась, отсутствовал. – Дело в том, что я в это сейчас влезла, и собираюсь упорно продолжать до конца. Утону или выплыву.

Он рассказал ей о своем посещении первого уровня, опустив, что слышал, как уходил Огненный Шут с друзьями – и о том, что побывал на краю гибели.

– Я считал, что погибну, – сказал он, – и подумал о тебе. Меня интересовало, если точно, не ищем ли мы оба одного и того же.

– Ищем? Я и не знала, что ты – из ищущих, Алан.

– До тех пор пока не взорвалось это дело Огненного Шута, я был из прячущих. Я многое прятал от себя. Но кое-что, сказанное дедом, дало толчок чему-то еще во мне. – Он примолк. – Неужели это случилось лишь три дня назад? – вслух удивился он.