У тихой Серебрянки - [43]

Снова открыли огонь пушки и минометы. Артподготовка на этот раз длилась долго. Начали бить тяжелые пулеметы. Гитлеровцы одновременно не пошли в атаку — видно, боялись своих же снарядов и мин.

Короткими перебежками Белых добрался в укрытие политрука Фомы Журавлева, прилег рядом с ним и приказал:

— Проскочишь с третьим взводом во-он до того лесочка, — он показал рукой. — Дальше двигайся окраиной деревни Рекотино и выйди к рогачевскому отряду. Когда мы перейдем в контратаку, ударите в тыл фашистам.

— Понял, товарищ командир, — ответил политрук.

Под прикрытием кустарника взвод пробрался в лес и вскоре встретился с партизанами Карпа Драчева. Продвигаясь в тыл противника, они наткнулись на небольшую группу карателей. Схватка была короткой, но погиб один из рогачевских партизан и тяжело ранило в грудь Фому Журавлева. Партизаны вышли на опушку.

А немецкие цепи уже поднялись в атаку и устремились на Свержень. Народные мстители подпустили их на близкое расстояние и открыли дружный огонь. Тут же громкое «ура-а!» прокатилось по всей линии обороны — партизаны пошли в контратаку.

Отстреливаясь, фашисты отступили к лесу. И тогда на опушке раздалось «ypa-a!». Это бойцы Фомы Журавлева вместе с рогачевскими ринулись в атаку.

Гитлеровцы очутились меж двух огней. Они начали отступать к Днепру. Центральная группа противника отхлынула к лугу, оставив раненых, пушки, минометы, походные кухни, и устремилась к реке — туда еще была открыта дорога. По заснеженному льду каратели перебрались на другой берег.

Начальник штаба отряда Антонов приказал хозвзводу подобрать трофеи, подсчитать убитых и оставленных раненых фашистов.

Бойцы особого отдела собирали карты, документы, записные книжки убитых и раненых, а наши подразделения уже врывались в Кистени, когда в тылу у партизан снова вспыхнул бой. Послышались пулеметные и автоматные очереди, разрывы гранат.

«Бой, но с кем?» — с тревогой подумал каждый.

Оказывается, Белых давно ждал этого момента, хотя ему хотелось, чтобы он наступил как можно позже. Командир отряда приказал не преследовать карателей далее Кистеней и Вищина: нужно беречь силы.

Казалось, совсем спокойно он посмотрел на часы. Было три часа сорок пять минут дня. «Ну что ж, опоздали каратели из Довска!» Белых планировал разбить врага по частям: сперва западную группировку, затем — восточную, из Довска.

Западную разбили, но как будет с восточной?

3

Взвод Кузьмы Черненко прикрывал дорогу, ведущую на Свержень из Серебрянки. Впереди действовал разведдозор. Бой, судя по отзвукам, уже далеко откатился от местечка, затихал где-то у реки Днепр, возле Вищина.

Вдруг раздался одиночный выстрел. Потом снова стало тихо. Насторожился Черненко, замерли его товарищи.

Из-за поворота дороги показались гитлеровцы. «Что такое? Что с дозором?» — пронеслась страшная мысль.

В следующее мгновение Черненко подал команду — и дружный залп эхом отозвался в лесу. Каратели было попятились, но гут же опомнились и продолжали наступление, тесня небольшую группу партизан. Взвод отошел и уже в другом месте оседлал дорогу, преграждая карателям путь к Сверженю.

Трудно пришлось бы взводу Черненко, если бы в самый критический момент не подоспели Гаврилов и Михаил Журавлев со своими партизанами.

Бой вспыхнул с новой силой. Окрыленные недавней победой под местечком, партизаны контратаковали карателей и погнали их к шоссе.

В это время Белых подъехал на повозке к месту боя. Он заметил вдали на шоссе автоколонну. Если партизаны станут преследовать карателей до Серебрянки, эта колонна окажется в их тылу.

Два вестовых поскакали к Гаврилову и Журавлеву с приказом немедленно прекратить преследование.

И вот уставшие партизаны возвращаются в Свержень. Все довольны такой победой, даже двумя. Только Кузьма Черненко идет, понурив голову. Ему сегодня не весело. Никак не поймет, что случилось с дозором. Павел Бычкунов был убит кинжалом. Это он дал предупредительный выстрел: в канале ствола стреляная гильза. Куда же девался Василь Кулюта? Вдвоем они были в дозоре.

Кулюта прибыл в отряд недавно, недели полторы назад. До этого служил в Свержене в полиции. Учли его молодость, простили, мол, искупит свою вину. И вот теперь… Что же теперь? Может, он в лесу где-нибудь лежит, пристреленный или зарезанный карателями?

У сельского кладбища собрались партизаны и население. Желтеет свежевырытый песок, снег больно режет глаза.

Хоронили четверых — Бородулина, Бычкунова, Шаламова и Драчева. На желтый вал ступил комиссар. Он недолго говорил, но о каждом из четырех сказал доброе слово.

Павел Бычкунов — комсомолец, нет и двадцати лет. Мало прожил, дальше Журавич нигде не был. Василий Бородулин — из Актюбинска, русский, но останется навеки в сердцах белорусских партизан. Яков Шаламов — с Алтая, немало сделал для освобождения белорусской земли. Иван Драчев — тот самый, которого подпольщики из Задубья послали в Корму работать жестянщиком в мастерской, где были военнопленные. Он многим спас жизнь, переправив в отряд.

— Поклянемся же, товарищи, что и впредь будем так же бить фашистов, как сегодня били! Будем бить, пока не уничтожим всех! Вечная слава павшим товарищам!