У тихой Серебрянки - [31]

— А правда ли, что она приходила вместе о партизанами? — допытывались гитлеровцы.

— А как же! Видели люди. У всех подряд брала деньги и облигации.

Показания участников «именин» сверили с показаниями полицейского Янченко, бургомистра Бычинского и тех, кого вызывали на допрос. Расхождений не было. Гитлеровцы укатили в Чериков, так никого и не арестовав.

А спустя день подпольщики отправили в Чериков жен Власа Прохорова и Петра Михеенко. Мы составили письмо, и односельчане подписались, что никакой встречи партизан с, заместителем начальника полиции Ларьковым и его помощником Олисюком в доме Прохоровых не было и что все арестованные — вовсе не коммунисты. Это все придумала Груня Ковалева, которая недавно сама сбежала к партизанам и вместе с ними теперь грабит жителей Серебрянки.

Бургомистр Бычинский, как и полицейский Янченко, твердо перешел на сторону партизан. Он подписал ходатайство на «примерных граждан Прохорова, Михеенко, Сафронова и Бакова», просил отпустить их домой.

Старосту Артема Ковалева вскоре вызвали в журавичскую комендатуру. Длинным и тяжким оказался для него тот разговор. Ему, который ранее считался самым исполнительным и примерным служакой, комендант не верил. Но Ковалев вымолил у него десять дней сроку, чтобы найти настоящих виновников.

Сразу же по приезде он зашел к нам.

— Где моя сестра? — грозно, с налитыми кровью глазами, наступал Ковалев на меня. — Отвечай!

— Я не стану в таком тоне разговаривать с тобой. Садись к столу, успокойся, а потом начнем разговор.

Он присел на табуретку, долго молчал, но вскоре повторил тот же вопрос, правда, более спокойно:

— Где моя сестра?

— Я отвечу, но сначала поправь обрез, он выпирает из-под полушубка. Не дай бог, сам себя поранишь, а потом скажешь в комендатуре, что я стрелял.

Ковалев метнул на меня колюче-злобный взгляд, но все-таки поправил обрез.

Я не стал тянуть время.

— На допросе говорил и сейчас повторю: не знаю, где она. Могу лишь предполагать, — взглянул на него искоса, чуть улыбнулся. — Но ты-то зачем у меня спрашиваешь? Отлично знаешь, что она жива-здорова и воюет против немцев…

Лицо Ковалева менялось каждую минуту. Оно становилось то красным, то лиловым, то кирпичного цвета, а вдруг побелело, стало таким, как скатерть на столе, у которого сидели мы.

Вдруг он начал медленно подниматься с табуретки. Не спуская с него глаз, так же медленно встал и я, готовый в любую минуту начать схватку, если Ковалев вдруг бросится на меня или поднимет обрез. Но он этого не сделал. Лишь повернул ко мне изрезанное морщинами дряблое лицо и тихо произнес:

— Запомни: не будет первого декабря моей сестры дома, висеть тебе вместе с отродьем на березах вдоль шоссе.

— Кому охота висеть? Да еще в такие морозы… — усмехнулся я. — Если бы это зависело от меня, охотно вернул бы твою сестру. Но это зависит от тебя самого и от твоей сестры… Жди, может, она и придет за тобой в положенный срок. Мой дедушка любил повторять: не гони лошадей зря…

Видимо, староста уловил смысл моих слов, поэтому бросил угрожающе:

— Ты будешь повешен со всеми коммунистами! Это не мои слова. Это слова коменданта.

— Что сказал комендант, я не знаю. Но знаю, что ты слов на ветер не бросаешь.

Да, наш староста слов на ветер не бросал. В этом я убедился, и не только я, вся Серебрянка. И вот тут-то надо было «гнать лошадей».

В тот же вечер отправился в партизанский лагерь. Белых и Дикан внимательно выслушали меня. Степан Митрофанович записал в блокнот точное время ухода старосты на ночевку в гарнизон, время возвращения оттуда, его постоянные маршруты, какую одежду носит и другие приметы.

Долго обсуждали, когда лучше взять Ковалева. Решили это сделать утром. Он выходит из гарнизона в 8. 30, минута в минуту. На всякий случай, вернее, чтобы не допустить промашки, дали поручение бургомистру Бычинскому вызвать к себе старосту 1 декабря на девять часов.

В морозное утро на дороге, что ведет в Серебрянку, появились сани с двумя немцами и извозчиком-полицейским. Особого интереса это не вызвало ни у кого. Обычное явление: много тут ездит гитлеровцев. По пути встретили бургомистра.

— Где есть господин староста? — на ломаном русском языке спросил офицер.

— Я — бургомистр Бычинский.

— О нет-нет, надо староста. Кофалеф!

Бычинский кивнул головой на обочину: к ним подходил Артем Ковалев. Немецкий офицер, поманив его пальцем, крикнул охрипшим голосом:

— Шнель, шнель! Мы есть от господин комендант. Ви помогайт нам. Будем делай капут партизанен. Битте, зетцен зи зих! — показал он на возок.

Ковалев охотно согласился, сел между двумя офицерами.

— Пошель! — приказал немец вознице.

Тот дернул вожжи, и серый мерин в темных крупных яблоках рванул вперед. Через некоторое время свернули на санную дорогу к сверженскому лесу. Возница привстал и хлестнул коня кнутом. Тот рванул так, что седоки откинулись назад, а возок натужно заскрипел.

— Господин офицер! — вдруг крикнул староста, поворачивая побледневшее лицо к тому, кто сидел справа от него. — Не туда едем!

— Туда, сволочь, куда надо! — ответил «офицер» на чистом русском языке.

Староста рванул полы полушубка, но все трое навалились на него, сжали руки, кто-то вытащил у него из-под ремня коротышку-обрез…