У тихой Серебрянки - [29]

22 ноября Будников с небольшим подразделением разгромил волостную управу и полицейский участок в деревне Хизов Кормянского района. Люди подсказали партизанам, куда спрятались немец, трое полицейских и староста. Их нашли. Комсомольцы деревни обещали Будникову подготовить для поступления в отряд большую группу молодежи.

Тогда же произошло еще одно событие. Начальник особого отдела отряда П.В.Будников сообщил мне, что в Серебрянку приглашен заместитель начальника полиции Павел Ларьков, чтобы завершить с ним переговоры об уничтожении журавичского гарнизона. Нашим подпольщикам велели охранять место встречи дом Власа Леонтьевича Прохорова.

Вечером Ларьков приехал в Серебрянку в сопровождении своего помощника Олисюка и полицейского Лесневского. Вскоре пришли Белых и Дикан с двумя партизанами. Во время переговоров Ларьков и Олисюк согласились сдать весь журавичский гарнизон. Они обещали поставить у пирамид с оружием надежных людей и тем самым лишить гитлеровцев возможности защищаться.

Оставалось договориться о сроках выполнения операции и еще о некоторых деталях, но на улице послышалась ружейно-пулеметная стрельба. Переговоры пришлось прервать.

Как выяснилось позже, взвод гитлеровцев возле Серебрянки наткнулся на партизанское охранение, открыл беспорядочную стрельбу и ушел в гарнизон — на мост через Рекотянку. Полицейский Лесневский во время перестрелки убежал из деревни и доложил коменданту, что Ларьков и Олисюк встречались с партизанами в доме Власа Прохорова.

Белых и Будников послали ко мне на ночь Ларькова. И только в полночь, когда хватились, что нет Лесневского, я вынужден был направиться в партизанский лагерь, чтобы выяснить, как поступать дальше.

Утром события уже приняли опасный поворот. Комендант вызвал к себе старосту Ковалева и его сестру Груню. Они подтвердили показания Лесневского и, более того, передали списки семей серебрянских коммунистов.

23 ноября гитлеровцы схватили коммунистов Власа Леонтьевича Прохорова, Петра Фроловича Михеенко, беспартийных Николая Тереховича Сафронова и Спиридона Герасимовича Бакова. Одновременно в Журавичах арестовали заместителя начальника полиции Павла Григорьевича Ларькова. Их всех увезли в Чериков.

Об этом проговорилась Груня Ковалева, директор школы в Серебрянке. Она хвасталась, что сам комендант приглашает ее поехать в Чериков на очную ставку с коммунистами.

— Так что пусть еще с недельку поживут в Серебрянке другие, невыявленные коммунисты, — смеясь, сказала она, бросив прищуренный взгляд в мою сторону.

Слушая эти разглагольствования, думал, как убрать Груню Ковалеву. Конечно, труда особого нет, но нужно так сделать, чтобы никто не пострадал за эту гадину. Даже вот сейчас можно. Но я помнил приказ партизан: «Ковалева нам нужна живая!»

Я мучился оттого, что не имею права убить ее, что из-за нее прольется кровь честных людей, патриотов. Вот завтра она поедет с комендантом в Чериков… Нет, сегодня, только сегодня ее убрать!

— Что вы задумались, господин Дмитриев, — долетает до меня голос Груни, и лишь теперь замечаю, что не в тетрадь смотрю, а в окно на лес за околицей.

— Приглашен вечером на именины. Кстати, и вы, кажется, тоже приглашены… Вот ломаю голову, какой преподнести подарок. У Михаила Никодимовича Лукашкова будут только члены семьи да коллеги по работе. Выпьем немного, повеселимся. Не все же делами заниматься. Правильно? Вы пойдете?

Ее стали приглашать учительницы, все наши подпольщицы — Нина Левенкова, Нелли Кильчевская, Нина Язикова, Евдокия Комарова.

— Да что вы меня зовете? — кокетливо заупрямилась Груня. — Именинник-то не приглашал…

Перебивая друг друга, мы начали доказывать, как Лукашков закрутился-завертелся с подготовкой стола, к тому же ее, директора, не было в школе, когда он всех приглашал. Даже наказывал вот так коллективно просить.

— Не отказывайтесь, — сказал я, когда все замолчали.

Наконец Ковалева сдалась:

— Хорошо, я приду. Но схожу предупрежу брата, что сегодня задержусь и приду несколько позже.

Ковалевы, боясь партизан, по-прежнему уходили на ночь в гарнизон на рекотянский мост.

Мне, Левенковой и Язиковой домой идти вместе, и мы вышли на заснеженную улицу.

— Что ты задумал? — спросила Язикова, и голубые глаза ее засветились в предчувствии чего-то особого. Она любила необычное и опасное.

— Миша даже не знает о своих «именинах», — озабоченно говорю я. — А нужно, чтобы были эти именины.

— Что надо сделать? — Коли коснулись дела, для Нины Игнатьевны Левенковой главное четкость, точность. Она рисковать не любила, хотя никогда не трусила.

— Сейчас около трех дня, значит, остается чистого времени только пять часов. Я подготовлю семью Михаила Лукашкова, предупрежу, что у них, мол, сегодня праздник. А вы, девушки, побеспокойтесь насчет стола. Все должно походить на настоящие именины: подарки, выпивка, закуска, тосты, поздравления, карты и, конечно, музыка.

— Все будет, — сказала Язикова. — Ты делай главное: чтобы знали они, она кивнула в сторону леса.

Нашему подпольщику комсомольцу Михаилу Лукашкову долго объяснять план не требовалось.

— Будет все сделано! — словно отрапортовал он.