У сумрака зелёные глаза - [72]

Так изысканно ругаться умел только хозяин заведения. Именно он и появился на пороге зала, возмущённо тараща круглые глаза на лоснящейся шоколадной физиономии. Был он тощ, как сушёная вобла, и страшен, как Судный день: ртом Дженго обладал огромным, полным поистине акульих зубов, что при ужасающей худобе делало его похожим на рыбу — глубоководного удильщика. Увидев Бульдога, безжизненно распростёртого на полу с угасшими, как перегоревшие лампочки, глазами, он воздел руки к потолку.

— О, высохните мои яйца! Что за бл*дская хренораспердень здесь случилась?

— Привет, Дженго, — сказала я. — Он не хотел платить карточный долг.

— Это правда?! — взвизгнул Дженго, обращаясь к оставшимся в живых игрокам.

Те подтвердили. Лицо Дженго вытянулось, как резиновое, в выражении крайнего порицания.

— Карточный долг — это святое, — сказал он, неодобрительно поцокав языком. — Поделом ему, хоть и уважаемый был клиент. Ребята, уберите…

Повинуясь знаку его тощей, как птичья лапа, руки, вышибалы поволокли Бульдога прочь из зала, другие вампиры-игроки убрались от греха подальше сами. Прикрыв за ними дверь, Дженго с наигранным радушием раскрыл мне объятия:

— Кого я вижу, чёртики-блевотики! Ну пойдём, мать, пойдём, есть одна темка…

Глава 25. Благородство и предательство

Так и оказалось: Аньези впустил меня неспроста. Но сперва я попросила, чтобы отыгранных мной людей выпроводили из казино. Только убедившись, что все они покинули опасное заведение, я поднялась с Дженго в его кабинет.

— Ну, сознавайся, зачем пожаловала в наши края? — лукаво сощурившись, спросил он.

— Да вот, сыграть что-то захотелось, — уклончиво ответила я.

Дженго хитро погрозил тощим когтистым пальцем.

— Э-э, нет, мать, меня не проведёшь… Слухами земля полнится. Болтают, что ты прикончила сынка самого лорда Немета?

— А ты поменьше верь слухам, — ответила я. — Что у тебя ко мне за разговор?

Дженго с хлопком соединил ладони, потёр их друг о друга.

— Да вот, понимаешь ли… Деликатного свойства дельце. Что ты скажешь на то, чтобы выполнить разовую работу охотника?

Я прикинулась удивлённой.

— Ты хочешь меня нанять, чтобы убить своего собрата?

Дженго сморщился, как сушёный кальмар.

— Да нет… Не убить, а только пригрозить убийством. Ну, и хорошенько отмутузить, как ты это умеешь.

— Что, твои громилы оказались бессильны? — усмехнулась я.

Дженго развёл руками.

— Этот придурок их как младенцев сделал.

— М-м… Серьёзный тип, — нахмурилась я. — А кто это и чем тебе насолил?

— Старый, выживший из ума грёбаный кровосос… Старше самого дьявола. Массимо Инганнаморте. Повадился убивать моих девочек, понимаешь.

Дженго содержал не только казино, но и публичный дом. Все его проститутки были человеческими женщинами: для женщин-вампиров он считал это слишком низким занятием. От клыков Массимо погибло уже пять девушек. Дженго сообщил мне место его обитания — заброшенный и полуразвалившийся особняк на окраине города.

— Этот проклятый старый «чёрный вдовец» быстр, как мысль, — предупредил он меня. — Даже для вампира это нечто фантастическое. После того как в тысяча восемьсот хрен знает каких годах от рук охотников отправилась в небытие его жена, старик тронулся умом. Жаль его, конечно, но при чём тут мои девочки? Если ты вырвешь его треклятые клыки и принесёшь мне — заплачу тебе по-королевски. Тебе, наверно, сейчас денежки-то не помешают…

Я решила наведаться к старому вампиру: если дело выгорит, он станет моим номером шесть. Такой древний кровосос стоил трёх молодых.

То, что когда-то носило гордое название особняка Инганнаморте, сейчас представляло собой жалкое и жуткое зрелище. Труп дома или, точнее, мумия — так, наверное, можно было назвать эти развалины. Когда-то их хозяин процветал, блистал в вампирском обществе, но сейчас он влачил существование кладбищенского вурдалака, а дом пришёл в запустение и начал разрушаться. Рассветные лучи солнца озаряли обнажённую кирпичную кладку на разломах, а оплетающая ветхие стены ползучая роза сверкала алмазами росы. Романтичное и грустное зрелище — как и история хозяина этого дома.

Я нарочно отправилась к Массимо на рассвете: я-то солнца не боялась, а он его не выносил, потому и спрятался где-то в погребе. Но вот загвоздка: бродя по комнатам и прикасаясь к растрескавшимся стенам, я ощущала всей душой боль и горе их хозяина. Думаете, вампиры не способны на чувства? Ну, значит, вы ничего о них не знаете…

Каждый сантиметр здесь был пропитал болью. Действительно, можно сойти с ума, если вариться в этом каждый Божий день (или, точнее, ночь) на протяжении почти двух веков. Потеря любимого существа подкосила Массимо, он утратил смысл и просто жил по инерции, не интересуясь ни настоящим, ни будущим: мыслями он остался в прошлом, когда его любимая была жива…

Всё-таки иногда тяжело быть эмпатом… Испытав всю боль этого существа, я сожалела о своём охотничьем прошлом. Я убивала их… А у них оставались те, кто по ним тосковал. Но, охотясь, я задвигала своё сострадание так далеко, как это было возможно: для меня они были паразитами, просто кровососами. Врагами. Монстрами. Так сильно было влияние Кельца, его непримиримой страсти и безжалостности, что я не задумывалась: а может, им тоже больно? А может, они тоже умеют любить? Особенно те, кто был не рождён вампиром, а стал им — в них оставался призрак человека.