У ступеней трона - [75]

Придя к этому решению, Василий Григорьевич вдруг круто повернулся и зашагал в сторону Сергиевской.

Вот и Сергиевская. Вот и дом Трубецкой. Не доходя нескольких сажен, Баскаков остановился и задумался на секунду. Но почти тотчас же он двинулся вперед, даже ускорив свой и без того крупный шаг.

В доме Анны Николаевны он был уже давно своим человеком, поэтому швейцар, увидев его фигуру чрез стекло подъезда, распахнул дверь и проговорил:

– Пожалуйте, сударь Василий Григорьевич!..

– Дома княгиня? – отрывисто спросил Баскаков.

– Только что изволили выехать.

– Куда?! – вырвалось у гостя.

– Наверняка куда – неведомо… а болтала тут камеристка[63], что к матушке цесаревне собрались…

«Не судьба», – подумал Баскаков и, круто повернувшись, направился назад к двери.

– А вы, сударь, разве не изволите обождать их сиятельство? – удивленно протянул старый слуга. – Княгиня и обратно, почитай, скоро будут.

– Нет, нет! – быстро ответил Василий Григорьевич. – Мне некогда… я потом зайду… – И он торопливо зашагал по мосткам.

Как ни твердо он решился высказать горькую истину прямо в лицо княгине, но теперь он даже был рад, что не застал ее дома. Его вдруг охватило какое-то странное малодушие. Он как-то инстинктивно понял, что будет не в силах сказать Анне Николаевне то, что молотками стучало в его воспаленном мозгу, что огненными буквами сверкало перед его глазами.

«Нет, так лучше, – думал он, шагая вперед все быстрее и быстрее. – Не нужно этой последней встречи… Я напишу ей… прощусь с ней письменно…»

Вдруг, повинуясь какому-то невольному предчувствию, он поднял голову и встретился с холодным, злым взглядом графа Головкина, шедшего прямо на него. Остановившись перед Баскаковым и загородив ему дорогу, граф воскликнул:

– Так меня обманули! Вы еще живы!

Одно мгновение Василию Григорьевичу захотелось отнестись к этой злобе юмористически, ответить графу, что он готов доставить удовольствие ему и покончить с собою на его глазах, – и вдруг, как это бывает зачастую с нервными людьми, его охватила неудержимая злость, и сорвать эту злость ему захотелось именно на Головкине. Он, смотря на графа в упор, проговорил:

– Да, вас обманули… Помощью Божией я избавился от подлой ловушки, в которую меня поймали по вашему приказанию.

– Очень жаль!

– Но я не жалею об этом. Если бы я умер в каземате Тайной канцелярии, я бы не имел возможности сказать вам следующее: «Граф Головкин, вы совершили подлый, бесчестный поступок, недостойный русского дворянина, и я требую у вас удовлетворения».

Бледное лицо Головкина покрылось багровыми пятнами; он скрипнул зубами и хрипло воскликнул:

– Сударь! Вы забыли, с кем вы говорите!..

Баскаков презрительно рассмеялся.

– Какое мне до того дело! – возразил он. – Будь вы не племянник господина вице-канцлера, а хоть сам вице-канцлер – я и тогда сказал бы то же самое…

– Берегитесь! У меня есть средство заставить вас замолчать!

Василий Григорьевич махнул рукой:

– Таким же подлым путем, как и раньше; очень может быть. Но я думаю, что для графа Головкина не пристало якшаться со шпионами Тайной канцелярии. Впрочем, может, я ошибся, может, граф Головкин имеет и сам честь принадлежать к числу послухов?..

Головкин еще больше побагровел. Как он ни был труслив, но не мог же он позволить этому человеку так издеваться над собой.

– Так вам очень хочется познакомиться с острием моей шпаги?! – выкрикнул он.

– Если вы осмелитесь ее обнажить, – сопровождая свои слова презрительным смехом, отозвался Баскаков. – Но я на это мало рассчитываю… Граф Головкин, кажется, принадлежит к той породе людей, которые боятся встречаться с врагом лицом к лицу, а предпочитают нападать на него из-за угла… Но я предупреждаю вас, ваше сиятельство, на всякий случай, что я ныне научен опытом и стал очень осторожен… А кстати, осмелюсь заявить вам, что если вы не дадите мне законной и честной сатисфакции, то в следующую свою встречу с вами я не только назову вас негодяем, но и поступлю с вами так, как дворянину поступать с негодными людьми полагается! – И он сделал рукой такой выразительный жест, что Головкин побелел как полотно.

– Хорошо, сударь! – крикнул он. – Вы получите удовлетворение! Я буду ждать ваших секундантов… – И он торопливо удалился от Баскакова, словно боялся погони.

А Василий Григорьевич, поглядев ему вслед, промолвил:

– Ну, надеюсь, на этот раз он возьмется за шпагу… И я этому от души рад. Для меня это будет удобный случай покончить расчеты с жизнью… Неосторожное движение – и я сумею наткнуться на его шпагу. Это гораздо лучше, чем самому обагрить руки собственной кровью…

Баскаков теперь как-то совершенно успокоился. Отчаяние, конечно, его не оставило, ноющая боль в сердце была по-прежнему мучительна, но он точно примирился с гнетущим состоянием духа. Какой-то прохожий толкнул его.

Василий Григорьевич очнулся от своих дум и медленно зашагал вперед. Но едва он прошел сотню шагов, как его кто-то тронул за рукав.

Баскаков поднял голову и увидел перед собою Милошева. Как всегда веселый, как всегда жизнерадостный, преображенец сиял такой светлой улыбкой, что даже Баскаков улыбнулся.

– Куда это вы, голубчик, путь держите? – осведомился Милошев.