У стен Москвы - [2]
— А вы тут при чем? — заморгал глазами Озеров.
— Видал? Он не понимает! — обращаясь к Валерию, иронически проговорил Чайка. — Нет, с меня хватит! Возьму себе другого напарника в пулеметный расчет.
Прихрамывая, к ним подошел капитан Кожин.
— Что, Чайка, заболел?
— Да нет, товарищ капитан, тут…
— А почему за плечо держишься?
— То наш Ваня, товарищ капитан. Хотел помочь князю Александру. Да вгорячах не разобрался где кто и вместо тевтонца шарахнул кулаком по горбу Миколы. Обмишулился малость, — с улыбкой объяснил Бандура.
— Что ж ты делаешь, Озеров? Лучшего пулеметчика батальона вывел из строя. Да и Голубь, смотрю, потирает плечо. И к нему ты приложил свою ручку?
Иван смущенно потупился:
— Виноват, товарищ капитан, так получилось… Прямо не пойму, что со мной и было…
Старший лейтенант Соколов построил первый батальон и увел к палаткам. Кожин достал папиросы, закурил и не спеша зашагал вслед за батальоном. Возле командирской палатки его поджидал Голубь.
— Ужинать будете, товарищ капитан? Каша еще горячая.
— Нет, Валерий, не хочется. Иди спать, — ответил Кожин и, отвернув брезентовую дверцу, вошел в палатку, разделся и стал растирать руками больную ногу. Сегодня на полевых учениях ему пришлось много ходить, делать перебежки. Потому она и разболелась…
После окончания высших военных курсов Кожин был направлен в Киевский Особый военный округ на стажировку. Там и застала его война. Под Киевом Александр был тяжело ранен, и его эвакуировали в Новосибирск. В госпитале он пролежал больше месяца, а после выписки был направлен в дивизию, в которой служил до поездки на учебу…
Боль в ноге стала постепенно утихать. Александр потер ее еще с минуту и лег в постель. Горнист протрубил отбой. Лагерь начал успокаиваться, а вскоре и совсем затих. А Кожину не хотелось спать. Он лежал на спине и думал о бойцах полка, которые так бурно обсуждали кинокартину. Александр понимал их. Потомки псов-рыцарей, которых громил Александр Невский, опять хлынули на Русскую землю. Так же, как семьсот лет назад, они предают огню города и села, убивают женщин, детей, стариков. И снова русские люди смертным боем бьются с заклятым врагом… Чем кончится эта страшная битва, они не знают, но очень хотят, чтобы она так же, как много веков назад, закончилась победой русских людей…
На дворе уже была глубокая ночь. Постепенно поднялся ветер и пошел гулять между сопками, а затем, свернувшись в тугой, пружинистый клубок, ринулся на палаточный городок, захлопал незастегнутыми парусиновыми дверцами. Хлопал так громко, так весело, словно аплодировал сам себе за разгульный нрав и небывалую лихость.
«На Кубани не бывает такого сильного и порывистого ветра, — мелькнула мысль у Кожина, и вдруг на него повеяло каким-то далеким и безмерно родным теплом. — Кубань…»
Александр очень любил этот край — за его просторы, за буйно цветущие сады, бурные реки и раздольные, напевные песни…
2
Кубанский казак Петр Кожин уехал на фронт, когда его сыну Сашке было всего полгода от роду. Уехал да так и не вернулся больше. Началась империалистическая война. Где-то на западной границе Русской земли в боях с немецкими интервентами сложил он свою чубатую голову.
Мать Александра, Дарья Спиридоновна Кожина, больная, убитая горем женщина, с утра до поздней ночи гнула спину на станичных кулаков, а он, Сашка, рос, как перекати-поле. То, умчавшись далеко в степь, он играл с ребятами в «красных» и «белых», то бежал к пруду и, сбросив с себя нехитрую одежонку, по-обезьяньи вскарабкивался на макушку огромной вербы. Ветер раскачивал его вместе с вершиной дерева, пытался сбросить в пруд, а он, цепко ухватившись за ветви посиневшими ручонками, не обращал внимания на это. Только страшно было смотреть вниз, в зеленоватую воду, в которой отражались покачивающиеся деревья и облака.
— Эге-ге-е-ей! Саш-ко-о! — кричал снизу Петька Буржуй, прозванный мальчишками так за непомерную полноту. — Чего ж ты не сигаешь?!
— В коленках заслабило, да? — вытягивая вверх тонкую худую шею, ехидно спрашивал Степка Бураков.
Разве можно было после этих слов не спрыгнуть с дерева? Навек прослыл бы трусом.
— Я зара-аз!.. — кричал в ответ Сашко и, закрыв глаза, прыгал вниз. А выбравшись на берег, вновь карабкался на дерево.
Когда Сашке исполнилось одиннадцать лет, он пошел в подпаски к деду Свириду. Старик почти всю свою долгую жизнь пас скот. Каждый год — весной, летом и осенью — можно было видеть на станичных выгонах высокую как жердь, сутулую, сухощавую его фигуру. Он ходил в соломенном бриле и длинном домотканом зипуне. По этой одежде, седой, давно не чесанной бороде и огромному арапнику, который свисал с его плеча и на добрый десяток метров змеею тянулся за ним по земле, его можно было узнать даже издали.
Дед Свирид с охотой взял к себе в подпаски Сашку. С отцом мальчика, Петром Денисовичем Кожиным, жили рядом, дружили, службу царскую ломали вместе, да и в Красной Армий послужить довелось в одном эскадроне. Старый солдат часто рассказывал мальчику о давно минувших войнах. Однажды он сообщил Саше даже о том, что его прадед — Прокопий Кожин — вместе с другими станичниками служил в коннице самого Платова. В 1812 году под командованием этого прославленного атамана громил французов на Бородинском поле. Правда, за достоверность этих сведений Свирид не ручался, потому как сам он не был свидетелем тех событий. Но, судя по утверждениям покойного Сашкиного деда, такой факт имел место.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Нада Крайгер — известная югославская писательница, автор многих книг, издававшихся в Югославии.Во время второй мировой войны — активный участник антифашистского Сопротивления. С начала войны и до 1944 года — член подпольной антифашистской организации в Любляне, а с 194.4 года — офицер связи между Главным штабом словенских партизан и советским командованием.В настоящее время живет и работает в Любляне.Нада Крайгер неоднократна по приглашению Союза писателей СССР посещала Советский Союз.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.