У стен Анакопии - [5]

Анакопийцы чтили могилу Симона Кананита — верного сподвижника апостола Андрея Первозванного, первым принесшего в Абазгию слово божье. Оставленный здесь для приобщения язычников-абазгов к святому Евангелию, Симон Каианит одно время жил в пещере неподалеку от Анакопии. Похоронен же он, по преданию, в Никопсии^[14] С принятием христианства при императоре Августе Юстиниане могила Симона Кананита, как и другие памятные места, связанные с пребыванием в Абазгии святителей первых веков христианства, стала весьма почитаемой абазгами святыней. Однако три века христианства не убили в них веру в своих языческих богов. Истинные дети дикой и прекрасной природы были пуповиной связаны со своей матерью, жили ее жизнью, питались ее соками. В явлениях одухотворяемой ими родной природы абазги находили определенный смысл и могли по-своему объяснить их значение, в то время как христианство требовало от них все слепо принимать на веру, что было свойственно далеко не всем абазгам, отличавшимся простотой нравов и здравым смыслом. Потому-то в их верованиях самым причудливым образом переплетались догматы христианской веры с языческими воззрениями. Архиепископ Анакопийский Епифан осторожно и терпеливо искоренял язычество сколь мог, но не в его силах было вытравить то, что неистребимо жило в самой крови абазгов. Он знал, что в урочище Псырцха есть богопротивное капище и что абазги время от времени собирались там на тайные моления, но не мог им воспрепятствовать. Знал и о том, что в урочище живет некий жрец, имя которого абазги никогда не произносили, а если хотели о нем сказать, то называли его Хранителем веры предков или просто Жака-радзны — серебряная борода. Жрец жил уединенно и просто, довольствовался тем, что давали ему маленькое поле, пчелы, несколько коз и овец, но влияние его на абазгов было весьма велико. Архиепископ не решался на него посягнуть — понимал: тронуть жреца, значит поднять против себя всех абазгов. Впрочем, узнав о том, что в капище есть каменный крест, архиепископ решил, что этот символ истинной христианской веры оградит абазгов от злонамеренного влияния жреца. К нему-то Дадын и повел Леона, послав вперед молодого воина предупредить отшельника.

Скоро правитель увидел полянку, а на ней плетеную хижину; возле нее стояло десятка два дуплянок с пчелами, а неподалеку паслись козы и овцы. Высокий, худой старик поднялся с пенька ему навстречу.

— Мир твоему жилищу, Жака-радзны! — первым почтительно произнес Леон.

— Да видеть тебе только добро, дад^[15] Ты осчастливил мое жилище. Отдохни, подкрепись, здесь все твое, — негромко, но ясно, без старческого дребезжания в голосе приветствовал жрец почетного гостя, при этом окинул его быстрым взглядом глубоко сидящих глаз.

Ничто не говорило Леону о том, что перед ним почитаемый абазгами Хранитель веры предков — никаких идолов, жертвенников и креста здесь не было. «Моления, должно быть, происходят где-то в другом месте», — подумал Леон. Перед ним был просто очень старый, но еще крепкий абазг с длинной серебристо-белой бородой. Однако спутники правителя смотрели на него с таким почтением, что Леону стало ясно: для них старец значит не меньше, чем он, наследник Константина. Молодой абазг полил Леону на руки, подал льняную холстинку, потом вынес из хижины несколько просяных лепешек, сыр, мед и кувшин холодной родниковой воды. Пока Леон утолял голод, старик не проронил ни слова.

— Живешь один, вдали от людей. Не боишься? — спросил Леон, покончив с едой и поблагодарив хозяина.

— Звери меня не трогают, — кротко ответил старец.

— Люди должны жить вместе, помогать друг другу в беде, разделять радость. Я не вижу смысла в твоей отшельнической жизни.

— А в чем ты видишь смысл своей жизни? — тихо спросил жрец.

Леон никогда не задавал себе подобного вопроса и потому прежде чем ответить, задумался.

— Сохранять единство абазгов в родной колыбели, укреплять Абазгию — вот дело моей жизни, завещанное мне покойным отцом, — наконец проговорил Леон.

— Этому посвятил свою жизнь и я, — сказал жрец.

— Здесь, в глуши и одиночестве? — удивился Леон.

— Я не так одинок, как ты думаешь, — возразил старик. — Люди меня не забывают. Одни приходят ко мне и просят рассудить их споры, другим нужен мой совет... Я учу абазгов жить так, как велит закон гор, учу почитать древних богов...

— Языческих? — улыбнулся Леон.

Старик не обиделся.

— Христианская вера сулит абазгам вечную жизнь там, — жрец показал на небо, — а вера предков помогает им жить на земле. Разве это плохо?.. Абазги должны быть чисты сердцем, чтить обычаи предков. Иначе духи гор накажут их, как наказали за зазнайство ацанов... Тот, кто предает закон гор, перестает быть абазгом, — твердо проговорил жрец.

«Старик мудр», — уважительно подумал Леон. Ему понравилось, что жрец не навязывает своего учения, не пророчит и не кликушествует, как некоторые выжившие из ума отшельники.

— Пусть не оскудевает твое поле, полны будут улья, а козы и овцы дают приплод и молоко, — сказал Леон жрецу на прощание.

— Да помогут духи гор успеху твоего дела, апсха!

Леон нахмурился. Жрец назвал его апсхой — царем.