У синего Черного моря - [3]

Все мыши давно забрались в свои норки,

А нашему надо догрызть еще корки.

Заснул наконец, а поближе к утру

Живот разболелся, — видать, не к добру.

Чем дальше, тем пуще, мучение прямо.

Быть может, сумеет помочь ему мама?

Притихнет и снова кричит во весь дух:

«Ох-ох, мой животик, раздулся, распух!»

На градусник мама взглянула понуро:

«Конечно, повышена температура!

А все оттого, что всегда и везде

Мой глупый сынок неумерен в еде».

Не так-то и просто в потемках, при свечке,

Лекарство достать из домашней аптечки.

Но мама на ощупь касторку нашла,

Накапала в ложку и сыну дала.

Над тазом дымящимся поворожила —

Горячий компресс на живот положила.

По всей вероятности, он и помог,

Поскольку пошел на поправку сынок.

Спокойно уснул под родительским кровом,

Чтоб вскоре проснуться живым и здоровым.

Из норки он выбежал и запищал:

«Ой, как же я за ночь одну отощал!»

Касторка, компрессы — забыл он про это,

Не хочет и слышать про слово «диета».

Напрасно и мама минуту спустя

Пыталась пресечь дорогое дитя.

Не слушает сын, продолжая задорно

Лущить семена и размалывать зерна.

Давно уж… видать, с незапамятных пор

На свет не рождалось подобных обжор.

Мышонок толстел и в боках раздавался,

Все время одной лишь едой занимался.

И как-то однажды в безоблачный день

Нависла над ним непонятная тень.

Наверх поглядеть — тоже нужно усилье.

Все ближе свистят ястребиные крылья.

И в самый последний спасительный миг

Рванулся мышонок к норе напрямик.

На ястреба даже взглянуть он боится,

Страшит его рядом летящая птица.

Весь скован он страхом, а толстый живот

Быстрее бежать ну никак не дает.

Но вот уж, себя уцелевшим считая,

С разбега мышонок в нору залетает,

А тут-то его и настигла беда:

Застрял, наш толстяк — ни туда ни сюда.

Зажат, как в тисках, в земляном коридоре,

Ни взад ни вперед — просто сущее горе.

Тянули его, но длинней он не стал,

Лишь ястреб ему полхвоста оторвал.

Пойдет ли на пользу ему эта встряска,

Не знаю. Но только окончена сказка.

Учитель Сом

Шуршат по речке плавники,

И стайкою веселой

Вплывают в дверь ученики

Подводной рыбьей школы.

Учитель Сом, премудрый Сом

Встречает их у входа.

Рассказ о царстве водяном

Читает год из года.

Затем, чтоб каждый новичок,

Пусть даже очень храбрый,

Не мог попасться на крючок

За губы или жабры.

Очки поправил на носу,

Усы свои расправил,

И держит книгу на весу:

«Собранье рыбьих правил».

А в ней наказ ученикам:

«…У берега играйте,

Но только шустрым червякам

Не очень доверяйте.

Червяк тот может быть внутри

С начинкою железной,

А значит, что ни говори,

Невкусный, неполезный.

Что нужно знать ученикам,

Как дважды два — четыре?

Свой рот навстречу червякам

Не открывайте шире».

Примолкли все, лишь за окном

Шуршанье волн певучих.

Из личной жизни старый Сом

Рассказывает случай.

«Я молод был, как вы сейчас,

И голоден к тому же,

И червяка я как-то раз

Задумал съесть на ужин.

Спасибо хоть за то судьбе,

Что уцепился с краю.

Теперь вот с дыркой на губе

Свой век я доживаю.

Да, соблазнись на червяка,

И будет жизнь короткой.

Сравниться может ли река

С горячей сковородкой?…»

Тут колокольчик речь Сома

Прервал на полуслове.

И разом гам и кутерьма,

И шалость наготове.

Сидели час не шевелясь,

Хоть все и шалунишки.

Теперь и окунь, и карась

Играли в кошки-мышки.

Играла в салочки плотва,

Линь догонял уклейку.

Учитель Сом едва-едва

Нашел в толпе лазейку.

И возле берега поплыл

В подводном огороде,

Зарывшись носом в сочный ил

Своих речных угодий.

Вновь колокольчик «динь-динь-дон»

Над рыбьей стайкой грянул.

Учитель Сом, но где же он?

Как будто в воду канул!

Ученики расселись в ряд,

Лишь на журнале классном

Очки забытые лежат,

А где сам Сом — не ясно.

Тут Жаба вдруг бул-тых на дно,

 Сама мрачнее тучи,

И только знай твердит одно:

«Какой нелепый случай!»

«С чего бы мне рассказ начать? —

И снова вздох глубокий.—

Люблю я, что уж тут скрывать,

Вздремнуть на солнцепеке.

На речку глядя из-под век,

Дремлю я этак, значит,

И вижу — рядом человек

У берега рыбачит.

Волна осокою шуршит,

Ласкает лодки днище.

И вдруг рыбак как закричит:

— Ого, какой сомище!

Нет, без отпора старый Сом,

Конечно же, не сдался.

Он бил по воздуху хвостом,

Как угорь, извивался…»

И слышен уж не вздох, а всхлип:

«Какое потрясенье!»

А в головах у малых рыб

Рождался план спасенья:

«К волне речной нам плыть пора

Из сумрачной прохлады.

Она отзывчива, добра,

Поможет, если надо.

Ведь там, где дали голубы,

Она тиха лишь с виду.

Захочет, встанет на дыбы,

Но нас не даст в обиду».

Вмиг разобравшись что к чему,

Волна пришла в волненье

И так плеснула за корму,

С таким ожесточеньем,

Что Сом взвился и был таков.

Забыты все напасти.

В кругу своих учеников

Льет слезы он от счастья.

Очки забытые нашлись,

И Сом вздохнул украдкой:

«Да, век живи и век учись,

Вот так-то вот, ребятки».

Грустная история про манную кашу

Я кашу сварить смог бы наверняка:

Открыть холодильник, достать молока

И, манку ссыпая в него понемножку,

Стоять у плиты и помешивать ложкой.

Но мама смеется: «Еще не пора

Тебе, мой дружочек, идти в повара!»

А тут вдруг заплакала в спальне сестричка,

Такая у них, у младенцев, привычка,

И каши-то толком сварить не дают,

Чуть мамы на кухню — мгновенно ревут.

Один я остался смотреть на кастрюлю.

Нельзя отойти — молоко караулю.

Едва только фартук успел повязать,