У самого синего моря - [9]
А писала Лена о том, что вернулась уже с экспедицией в Москву, но приехать к нам все равно не сможет, потому что работы у нее хватит на целый месяц.
В конце Мишкиного письма Лена приписала:
«Дорогие мои мальчишки, если бы вы приехали домой — это было бы чудесно! Я страшно соскучилась о вас».
Перечитали мы несколько раз эти строчки и решили «Надо ехать».
Отпуск мой кончается через неделю — и Лену мы здесь уже не дождемся.
А раз так, то завтра покупаем билеты, а послезавтра — прощай море!
Мишка спрятал свое письмо в жестяную коробку, где хранились его сокровища.
Оба конверта Мишка сначала надул, а потом звонко хлопнул ими. Раздались два громких выстрела — бах, бах!
После этого мы стали распечатывать посылку.
В ней были конфеты, печенье, пастила. А на самом дне — небольшой сверток с надписью: «Для Мишутки».
Развернули — а там новые желтые скрипучие сандалии.
— Вот это да! — обрадовался Мишка. — У меня теперь их двое будет!
Я засмеялся:
— Помнит и любит нас, оказывается, Лена. Писал я ей, что ты износил сандалии, а она тут же позаботилась — прислала.
Надел Мишка самые новые сандалии и говорит:
— А все-таки давай, папка, сходим к морю. А то мы шли, шли — да так и не дошли.
На юге темнеет неожиданно и быстро.
Мы еще только подходили к нашей любимой скамье, а уже на землю опустились сумерки.
И сразу все изменилось вокруг.
Кусты жасмина казались теперь гуще, а старые липы словно поднялись еще выше и еще теснее столпились у скамьи.
Море стихло, задумалось.
Сбежали мы с Мишкой по обрывистому склону, зачерпнули полные пригоршни душистой теплой воды и подбросили ее высоко вверх.
Разлетелись в разные стороны светящиеся брызги и рассыпались в сумерках таинственными зеленоватыми искрами.
Мишка радостно засмеялся и посмотрел в сторону моря.
Там, недалеко от берега, чернеет на фоне синего неба высокий гранитный утес. И на самой вершине его стоит памятник, над которым неугасимо горит яркое голубоватое пламя.
Мишка знает, что это огонь вечной славы. Знает, что он горит всегда — и ночью и днем.
— Папа, ты обещал мне рассказать про огонь…
Я задумался, вспоминая.
— Если хочешь, Мишук, я расскажу тебе обо всем сразу — и о маме, и о себе, и о том, почему горит огонь вечной славы.
— Хочу, папка, хочу! — обрадовался Мишка.
Поднялись мы к нашей скамье, Мишка опять взобрался ко мне на колени, и я начал рассказывать.
— Тебе вот скоро семь. А нам с Леной по двенадцать было, когда началась последняя война.
Я думал тогда, что война — это одни только геройские поступки. Всем нам, мальчишкам, очень тогда нравилось играть в казаки-разбойники и в войну. И мы не знали, что на самом деле она такая страшная.
Каждый день и каждую ночь фашистские самолеты прилетали бомбить наш город.
Мы сидели в подвалах и слушали, как свистят в воздухе тяжелые фугасные бомбы.
Сначала я совсем ничего не боялся и даже удирал из подвала, чтобы посмотреть, что делается наверху.
А фашистские бомбы изо дня в день разрушали наш город.
От больших домов оставались только разбитые кирпичные коробки. Они смотрели на прохожих страшными провалами окон и дверей.
Даже деревья — и те сгорели от зажигательных бомб. Наш дом сгорел тоже — и нам пришлось жить в подвале. А потом наступило самое худшее: фашисты стали подходить к городу.
Мужчины ушли в горы партизанить. А стариков, женщин и детей усадили в товарные вагоны, чтобы увезти подальше от фашистов — на восток.
Мы с Леной очутились в одном вагоне.
Поезд наш быстро мчался вперед, а в воздухе над нами то и дело кружились вражеские самолеты, вооруженные пулеметами и бомбами.
Но советские краснозвездные истребители отгоняли их прочь.
И вот на одной станции бомба все же попала в наш поезд.
Рядом с нами стоял еще один эшелон. Он вез на фронт снаряды.
Мне хорошо запомнился один веселый паренек-красноармеец. Он стоял с винтовкой на открытой платформе — охранял снаряды.
На соседней платформе тоже были красноармейцы. Там стояли две зенитки, накрытые брезентовыми чехлами.
Когда началась бомбежка, красноармейцы быстро сбросили чехлы с зениток и стали стрелять по фашистским самолетам.
Красноармеец, стоявший на посту, старался тоже попасть в самолет из винтовки.
Я видел, как один вражеский самолет выпустил длинный хвост густого черного дыма, потом вспыхнул весь и камнем грохнулся на землю.
Но вдруг зажигательная бомба угодила в вагон со снарядами. Вагон загорелся, и снаряды стали взрываться.
Тогда часовой крикнул нам, чтобы мы бежали скорее подальше от поезда, потому что сейчас взорвется весь эшелон. Сам он не уходил с поста и продолжал стрелять по самолетам.
Люди выскочили из вагонов и побежали в поле. Тяжелые спелые колосья ржи хлестали нас по лицу.
Мы бежали рядом — я и Лена. За нами бежали наши мамы.
А вокруг свистели и тюкались о землю пули.
Над нами коршунами вились самолеты с фашистскими знаками на крыльях и расстреливали из пулеметов бегущих людей.
Вдруг я увидал прямо над своей головой большой фашистский знак. Словно огромный черный паук, закрыл он собою почти все небо.
Я испугался и оглянулся на маму. В ту же секунду над нами раздался пронзительный свист.
Больше я ничего не помню, потому что упал и потерял сознание.
