У самого Белого Моря - [20]

Слева от меня дернулся полог над кроватью, кто-то хекнул, показалась нога в шерстяном носке грубой вязки. Кряжистый зарумянившийся со сна рыбак вылез из-под полога, сел рядом со мной на лавку, закурил.

— Я тебе, товарищ путешественник, прямо в лоб скажу — по старинке промышляем мы на береговом лове, той же методой, что деды и прадеды наши. Только в прежни года нитяны сети были, а у нас — капрон. Дак белуху-ти старики что ни год били, а мы не бьем. По двадцать пять карбасов — слышь, ходили за ней под Конушин из Долгощелья. А теперь ни единого. Теперь не то, что в Архангельске да в Мезени — у нас в Долгощелье не купишь в магазине рыбку свежу. Мало, мало заботятся о береговом лове, считают, мороки с ним много. Это в прежние времена, когда были только елы да шхунки деревянны, промыслили у берегов, а теперь корабли железны, в океан ходят, морозят в трюмах рыбу. Теперь всей деревней не выйдут с сетями на карбасах, ежели прет в берега вешней порой белуха.

— Вот наш колхоз «Север» — миллионер, — раздался за моей спиной бодрый молодой голос, и из-под полога вылез невысокий моложавый рыбак.

— A откуда у нас миллионные доходы? От сейнеров СРТ. Порт приписки у сейнеров — Мурманск, команда почитал вся наемная, вербуют ее конторские из Рыбак-колхозсоюза, к которому мы относимся. Вот и выходит, что хоть куплены суда на колхозные деньги, да имеют отношение к колхозу как пришей кобыле хвост. Вон в колхозе «Прилив» в Ручьях — два СРТ, а в команде всего один мужик деревенский. Теперь подумай, ежели дают СРТ из трех миллионов дохода нашего колхоза два с половиной в год, так зачем председателю чесаться о береговом лове? На черта ему эта морока с белухой? Купим мы на будущий год еще один СРТ, наберут конторские в Мурманске команду из бичей, оформят их колхозниками, а те охотно идут, потому колхознику подоходный налог платить не надо — и будет у колхоза доход не три миллиона, а четыре. Во! Сразу перевыполнение плана. Мы вроде как держатели акций.

— Почему же ваши, деревенские, неохотно идут плавать на сейнеры? — полюбопытствовал я и рассказал им о моем знакомстве с Афиногеном из деревни Майда.

— Дак кое-кто и сходит в рейс, другой, — говорил, отмахиваясь от комаров, парень, — да только рейсы уж больно долги — по шесть, семь месяцев, а у многих хозяйство свое: у кого коровенка, у кого овцы. Да и семью подолгу оставлять нельзя без мужицкой руки в доме, сено заготовить, дрова на зиму — все ведь плавить по реке карбасом надо, женщине одной не с руки. Вот ежели б на месяц, другой уйти в рейс — это дело другое, особливо в пору после сенокоса. Выходит, никак не обойтись колхозу без наемной команды на сейнерах.

Вскоре из-под пологов вылезли и остальные рыбаки, завязался разговор. Все горячились, перебивая друг друга, стараясь растолковать мне подоходчивей о колхозных делах.

— Поглядите, что получается, — снова повел речь бригадир, голос у него был простуженный, сиплый, но сдержанная медлительность придавала особенную вескость его словам. Мужики почтительно умолкли.

— Там, в Атлантике, сейнеры обеспечивают колхозу план, оно и удобно для председателя. Белухой, прибрежным, озерным ловом заниматься морочливей… В районе двести сорок крупных озер, некоторые в поперечке до десяти километров, а только на Варзенских озерах ловит соседний колхоз, потому совсем уж под боком. Морока лишняя для руководства нашего — завозить на озера мужиков, рыбу вывозить из тундры, самим время от времени наведываться… Рыба там — окунь, ерш, щука, пелядь… Ежели б выловить сорны породы да оставить пелядь, частика, сига — куда выгоднее было б. Да коптильни там поставить, а в деревне консервный цех. Самим обрабатывать надо — и выгода, и занятие для женщин, и меньше рыбы пропадет в летнюю пору, а то сколь загорит пока до города довезут.

— Д-да, — вздохнул он прерывисто и смял крепкими, побуревшими от табака пальцами окурок. — Край у нас богатый, сколь добра под боком, а взять не умеем… В деревне почитай у каждого третьего моторка, хоть рыбы не видим в магазине, а у многих она на столе. Для колхоза прибрежный лов — мелкий интерес, а для браконьера, что ловит семушку да сига, — не мелкий, потому что надо то — обласкать мужику брюхо.

Была неподалеку отсюда деревня Семжа — само название за себя говорит — семга в реку Семжу испокон шла на нерест, селедку вешней порой брали. А началось укрупнение, выселили народ и умерла деревня, никто там не проживает, зато браконьеров теперь полным-полно на реке, промышляют безнаказанно, рыбинспекции туда морем-то добираться из Мезени не очень ловко. Вот тебе и береговой лов.

Рыбацкая деревня у нас, девятьсот жителей, а на береговом промысле всего тридцать восемь человек занято. Мужику еще найдется дело — плотничать, в гараже по механической части, на тракторе работать, а девушкам там вообще заняться нечем, уезжают они в район после окончания десятилетки. Невесты в наших краях большой дефицит. Парии после армии возвращаются домой, для них завсегда есть занятие, а молодой много ли радости сидеть дома? Председатель который год обещает построить промкомбинат: шкуры выделывать овечьи да шить полушубки. Сколь овец в деревне нашей, почитай в каждом дворе по пять, шесть голов, а забьют на мясо — шкуру девать некуда. Так и пылятся, гниют на повети. Ну состригут шерсть на носки бабы, а кожа-то сама да подшерсток пропадает, в землю опосля, слышь, закапываем, а за тулупами в Архангельск на базар мужики ездят, втридорога платят… Только обещаниям этим конца не видно. Ждали, ждали, да уж все жданки съели…