У Ромео нет сердца - [24]

– Все хорошо, – дежурно отвечаю я.

– Ты была сегодня просто неотразима! – говорит она.

Что означает это выражение лица, это восхищение моими несуществующими успехами? Я смотрю, как она держит сумочку, которая стоит чуть меньше нашей квартиры, как нервно растопырены ее ухоженные пальцы, – и пытаюсь понять, может ли он ее любить… Интересно, как они делают это, как шепчут друг другу слова любви, как выглядят, когда вместе просыпаются…

– Спасибо. А вы тут как оказались? – спрашиваю я, решив, что ее «ты» дает мне право на любопытство.

– А ты разве не знаешь?

О, если бы знала – я не задавала бы подобных вопросов. С великодушным видом спустя пару секунд она продолжает:

– Я продюсер фильма.

– Да? А я думала, что вы с мужем как-то связаны с благотворительностью…

– Мужа у меня давно нет, он умер, – говорит она с напускной грустью. – Он был известным врачом, владельцем сети клиник, и занимался благотворительностью.

– Понятно.

– Я вот что думаю… – Ирина подходит ко мне еще ближе и окидывает с ног до головы пристальным взглядом. – Может, нам сделать из вас с Марком пару…

– То есть? – первые пару секунд я действительно не понимаю, что за ерунду она несет.

– Вы будете хорошо смотреться вместе, и это поможет продвижению фильма, – поясняет она. – Впрочем, это не коридорный разговор. Надо подумать.

По дороге домой я думаю о том, как нагло обманываю окружающих. Моя кажущаяся покорность убеждает их, что я сыграю свою роль на ура – буду вращаться среди нужных людей, говорить правильные слова и безропотно делать все, что потребует от меня слава. Но уже сейчас, когда съемки фильма в разгаре, а до его выхода – еще немало времени, мои честолюбивые планы вышли за рамки приличия…

Глава пятая

Час спустя я иду по набережной и все еще думаю о том, что падаю слишком стремительно. Я уже совсем не уверена, что моя ложь неочевидна. Да, мне не пришлось говорить неправду – я просто преподнесла все в той обертке, которую давным-давно придумали за меня. Однако бог с ней, с ложью, облеченной в слова… Что делать с ощущением собственной никчемности от того, что я вру даже себе?

В кармане вибрирует телефон. Я с трудом достаю его замерзшими руками, вижу на экране неизвестный номер. Неужели!

– И как тебе сейчас, стыдно?

– Простите, что? – не знаю, почему, но я вновь говорю с ним на «вы».

– Иногда ложь вроде бы и не выглядит ложью, правда? – говорит он вкрадчиво.

Есть вещи, которые я никогда не была готова с кем-либо обсуждать, – это мои личные качества и мотивы моих поступков. Даже самой себе еще пару минут назад я запрещала размышлять об этом, и вот – он озвучивает мысли, с которыми я беспощадно борюсь. От удивления не могу произнести ни слова…

– Правда ведь?

– Кто ты? Моя совесть, да? С чего ты взял, что вообще можешь мне звонить и уж тем более говорить подобное! – только договорив, я отмечаю, что вновь перешла на «ты» и повысила голос, еще чуть-чуть, и мой тон приблизится к ультразвуку. – Не звони мне больше. Ни в качестве принца, ни в каком-нибудь другом. Не звони.

Выключив телефон, я поднимаю с дороги камень и бросаю его на лед замерзшей реки. Только что он был у меня в руках, и вот его нет. Только что моя совесть разговаривала со мной, и вот вновь тишина. Прежде я никогда не испытывала ничего подобного: только что кто-то затронул чувствительную струнку глубоко внутри меня, куда я никого не пускала.

Я кладу телефон в сумку и резко прибавляю шагу: иду быстро-быстро, стараясь не думать о произошедшем. Так я убегаю от совести. Завтра я буду жить иначе и сделаю все, чтобы оправдать свою ложь, – стану лучшей на свете Джульеттой, лучше всех сыграю любовь. Всеобщие усилия, скандалы, пиар – ничего не пройдет даром. Я буду лучшей, меня ждет успех, а пока – я еще прибавляю шагу. И бегу, бегу…

* * *

Я просыпаюсь, когда уже темно. Димка стучит чем-то за стенкой. На столе вибрирует телефон: звонит Маринка. Неугомонная.

– Ну, ты чего? Дрыхнешь, что ли? Я уже стою под окном, еле припарковалась. Подниматься не буду, жду здесь!

– Эээ… разве мы о чем-то договаривались?

Монотонные гудки не дают мне продолжить. Нет ничего удивительного в том, что мои желания и нежелания все еще принадлежат подруге, – с этим я давно смирилась. Однако сейчас обида переполняет меня потому, что после всей этой истории с Димкой Маринка будто вычеркнула его из своей жизни. Он стучит за стеной, влюбленный и одинокий; и мне досадно, не столько за него, сколько за себя, – что я не могу ей об этом ничего сказать. Меня тошнит от собственного двуличия…

Она встречает меня у подъезда. Улыбается, как светская львица, ждущая аплодисментов. Я хочу передать ей привет от Димки, а от себя добавить, что она слишком жестока. Открываю рот, но Маринка опережает меня, и я тотчас утопаю в ее словесном потоке: она говорит без умолку и явно не собирается думать ни о чем, кроме клуба.

– Едем! – моя беспечная подружка стремительно садится в машину.

– Куда? – говорю я, плюхаясь рядом.

– Туда!

Вот такое боевое начало… однако уже через пару минут в автомобиле царит тишина. Маринка словно почувствовала, что нам нужна передышка. Я вздыхаю с облегчением, и на какое-то время мне становится комфортно… Отдохнув от Маринкиных эмоций и ее бешеного темпа, я спрашиваю: