У родного очага - [196]

Двое суток объезжал фермы и чабанские стоянки. Бата-а! Корова снег не подгребает, хотя сама готова и кору с дерева глодать, стоит и только мычит. А овца, она, милая, и хотела б добыть себе коры, но снег-то какой! Вроется овца в него по самые уши, а до травянок еще полметра снегу. А догребет до земли — там две-три былинки. А силы она сколько потеряла из-за этих жалких былинок! Так и стоит она, бедная овца, наша кормилица, застряв в снегу — того и гляди задохнется там. Горе, товарищи, горе! Скот голоден, скот холоден! Скот мычит, скот блеет! Снег, товарищи, снег! А что скот будет есть в снегу? Уже и там и тут почудился падеж. А подумайте, ведь пока еще осень, сытая осень! А что дальше будет! Что? Что?

По-моему, мы сейчас заняты только тем, что точим свои ножи, — обдирать шкуры с падали. Ну, вправду, посмотрите, что мы делаем с кормами, которых и так хватает разве лишь понюхать. Что делаем, говорю!

Если так пойдет дальше, то нас, бестолковых, и в черти не примут на том свете. Вы, люди, живущие тут, подорвете всего за год всю колхозную экономику и останетесь у разбитого корыта, а я, как башлык, как ваш голова, отвечая за все… куда я пойду, вы сами знаете.

Итак, что мы сделали со своими кормами? Начиная с осени, потравили, стоптали, забодали скотом. Значит, хорошие мы, настоящими хозяевами становимся, значит, идем на улучшение. Зароды в Чертовых болотах потравили коровы, в Ак-Сале — овцы, а зароды возле деревни похожи на грибы — вот-вот свалятся. Ну, что это? Что? Как это пережить? Как пересилить? И где только у нас стоят зароды целые, нетронутые? Вот сидит чабан Ынабас. Трое суток гулял в деревне, а отара его трое суток ночевала в зародах в урочище Кош-Арка! И зачем глаза наши терпят вот таких, за что мы их милуем? Надо гнать таких из колхоза. Пусть идет на все четыре… А после и запах его смыть — вот как! А за потравленное сено надо отобрать у него одну корову… Ой горе, горе, к чему нам его корова, нам сена нужно, сена!

В прошлые годы были молодцы, которые на санях воровали сено, как говорят, «дугами косят по белому снегу». Таких заранее предупреждаем — пусть даже и во сне об этом не думают. Попадутся — тюрьма! Тюрьма — и никакого разговору!

Шел я недавно мимо сарая старой Капщык и слышу: «Что-то у моей Комолой сегодня брюхо большое и молока прибавилось, видимо, в колхозном зароде ночевала…»

Вот про что нельзя не говорить: вы все ездите по урочищам, и каждый из вас с глазами, с ушами, и вы видите, что скот стоит в колхозном сене. Почему бы вам не отогнать его, не прикрикнуть? Пожалуйста, не думайте, что сено только мое, председательское, да еще бригадирское и фуражирское. Это сено ваше, товарищи, наше! Еще… еще… ы-ы… давно я собираюсь… вот я тебе!.. Люди, в самом деле, где стоит зарод этого Тылыра? Скажите, люди? Мне скажите! Завтра же доберусь до его зарода со спичкой! Пусть его корова останется голодной. Пусть ребятишки его сидят без молока. Пусть меня самого за это привлекут к уголовной ответственности. Пусть, пусть! Сколько я его, Тылыра, умолял, сколько упрашивал? Я свою жену столько не уговаривал, когда сватал. А косил ли Тылыр колхозу хоть день за это длинное, как год, лето? Ну, кто видел, люди? Пусть не признает председателем меня, но у меня есть еще имя человека, есть имя мужчины! Сколько можно бить ему челом? Сколько? Хоть ему говори, хоть горе. От горы хотя бы эхо услышишь… Нет, нет, не трожь мою собаку, не трожь!

А для Йеспека, который работал на стогомете, чего можно пожалеть? Как бы ни было нынче с кормами, а он пусть получает свое сено, заработанное за лето, в натуре. И не только пусть получает, а надо дать ему трактор, чтоб привезти, да еще людей выделить, чтоб помогли погрузить, да еще я сам прикажу фуражиру выбрать для Йеспека зарод хороший, зеленый. Кто видел, чтоб он хоть день пропустил за лето, не вышел на работу? Когда он не выполнял норму? А для своей коровы поставил всего два навильника, — я видел.

Страшно, товарищи, страшно. Не знаю, товарищи, не знаю… Э-э… Нынче построили шесть новых чабанских стоянок. Подремонтировали, сколько хватило сил, старые зимовки. А сейчас повалил снег, а мы тут лысые, да еще я без шапки: у чабанов Шалда, Сары-Кучук, Эбечек, у Сабалдая под перевалом Каменное Седло. У Агырту, которой зимует в устье Кара-су, кошары стоят дырявые, а иные без крыши. А кошару Кыйык в урочище Кызыл-Таш нужно обязательно перевезти в другое место столько в ней навозу, что овца разве на коленях будет стоять. Теперь ищи виноватого — столько чабанов там переменилось… Работы по горло, товарищи, по горло! И эту работу мы должны осилить. Не осилить невозможно, поймите, товарищи!

Нынче в верховьях долин из-за снега не стало пастбищ. Видимо, придется половину отар да крупный рогатый скот, который не доится, гнать пониже, в болота Кара-Кудьюр. Там сейчас снегу тоже много, но скоро его все же выдует ветром. Вчера восемь чабанов пригнали туда свои отары. А вот на житье их, как говорится, пусть сам бог посмотрит. Что там, думаете, есть, в чистом болоте? Если повезем сено, зерно, то некуда и свалить, нет прясел. Да что там прясла — людям голову нечем укрыть. Яшканчи, оказывается, нашел где-то кусок шифера и кочует, прячась за ним от ветров. Ни ветки, чтоб костер развести, ни колышка, чтоб лошадь привязать. Вот где беда! Как представлю себе… Да чтоб завтра же все машины и трактора отправлялись к ним!