У Пяти углов - [7]

Она догнала его перед самой душевой.

— Ты чего рано сегодня? Устал? Предположение, что он может устать, было оскорбительно.

— Да ну, невозможно: какой-то суп с клецками! И хлорки сегодня слишком.

Он только сейчас заметил, что пощипывает глаза. Не очень сильно, бывает гораздо хуже — но ест.

Хлорка его злила в принципе: ведь существует прекрасный способ — серебрить воду! И не щиплет глаза, и воздух в бассейне чистый, а ведь сейчас, если тренер целый день на бортике, — это химическая вредность, ему надо давать молоко, как в гальваническом цехе! Так почему до сих пор хлорируют?! Вольта удивляет — даже сильней, чем злит! — всякое старье, которое почему-то продолжает существовать, когда уже изобретена этому старью прогрессивная замена. Вот хотя бы Стефа — доказывает же, что можно ездить на паровиках, а не отравлять воздух бензином! Так почему продолжают гнать с конвейеров устарелые бензинки?! Или электронные часы — точность хода, цифровой индикатор, совсем другое восприятие времени. Надев электронику, Вольт уже смотреть не мог на нелепые стрелки, почти что перестал их понимать. Прогрессировать, непрерывно прогрессировать! Ничего другого так не хотелось Вольту, как того, чтобы жизнь вокруг непрерывно менялась, чтобы все прогрессировало на глазах! Он старается заниматься своим делом и реже вспоминать про хлорку в бассейне и прочие устарелые нелепости — ив общем это удается, иначе бы вместо работы силы растрачивались на пустое раздражение, но поневоле вспомнишь, когда эта самая хлорка ест тебе глаза!

— Плыл бы брассом. Вот я плыву брассом, держу голову наверху, мне и не ест!

— Пенсионерский стиль.

Надя не говорила вслух, но подразумевала, что, держа голову наверху, можно разговаривать, и так бы хорошо они плыли рядом, переговариваясь! А Вольта как раз и злило, когда бассейн превращается в купальню. В бассейне надо получить нагрузку.

— Так я и есть пенсионерка. Слышишь, да? Я старая пенсионерка!

Опять то же самое! Какая-то мания себя уничижать. Вольт молча пожал плечами и скрылся в мужской душевой.

Грибков и любых других зараз Вольт не боялся, а потому едва сполоснулся: он уже забыл, что недоплавал, нетерпение гнало его к следующим делам!

Психологическим обеспечением здесь, в бассейне, Вольт занимается в небольшом холле перед массажной. Недавно тут же рядом выкроили место для крошечной сауны — назвали все это восстановительным центром, но главным образом сауна была рассчитана для приемов всевозможного начальства; впрочем, и к услугам Вольта она была бы в любой момент, если бы он пожелал, но Вольт презирает всякую моду, й потому нынешнее паломничество по саунам считает пошлостью. С появлением сауны холл преобразился: в нем появился холодильник, из директорского кабинета перекочевали кресла. Кресла Вольту пригодились, а холодильник он игнорировал.

Константин Иванович просил заняться Шишкиным.

Точно, пора уже его встряхнуть. Забавно, что массажисты про свою работу тоже говорят «встряхнуть». Действительно, есть что-то общее, только психологическая встряска проникает глубже.

У Константина Ивановича подобралось сразу два перспективных стайера, и фамилии как будто нарочно: Шишкин и Дятлов. Ребятам не надоедает шутить: «Дятел опять выпотрошит Шишку!» И действительно, Дятлов всегда выигрывает, у него юношеский рекорд Ленинграда, а Шишкин — вечно второй, хотя на тренировках показывал время лучше дятловского. Психология!

Вольт остановил в коридоре первого попавшегося пацана:

— Ну-ка найди Шишкина, скажи, чтобы шел ко мне. Гордый поручением пацан побежал, вопя во все горло:

— Шишка, тебя Высоковольтный зовет! Шишкин вошел в предбанник с самым минорным видом.

Вольт когда-то помог одному студенту консерватории избавиться от писчего спазма. То есть спазм у него возникал при игре на рояле, но все равно по номенклатуре — писчий. Так у того смешное выражение: «повесить нос на квинту», — как раз про такой вид, как у Шишкина. Кстати, хороший пианист, выиграл потом какой-то конкурс. Фамилия: Сологуб.

— Здрасьте, Вольт Платоныч. Вызывали?

Надо было, чтобы Шишкин улыбнулся. Про нос на квинту он бы не понял, пришлось изобрести что-нибудь попроще:

— Ну ты чего — как верблюд на Северном полюсе? Шишкин действительно улыбнулся: слабо и обреченно.

— Я ничего. Нормально, Вольт Платоныч.

— Вижу я твое «нормально». Самого мандраж пробирает. Силы накопил — не то что у Дятла, ты у всех в Европе должен выиграть и матч с американцами! Возьмешь кубок в Харькове — поедешь в Гавр.

Вольт нарочно оговорился — и поймал Шишкина:

— Европа будет в Генуе.

— Ага, значит, хорошо знаешь где! Значит, примеряешь себя к Генуе! Вот и поедешь, если проплывешь в Харькове в свою силу!

Красавец этот Шишкин. Юный Аполлон. Фигура — это естественно, фигуры у всех пловцов, но и лицо как с греческой статуи, и волосы так же вьются. Это-то как раз не обнадеживало. Вольт заметил, что у победителей лица чаще всего попроще, поскуластей, а такие красавцы почему-то им проигрывают. Расслабляет красота. Бывают, конечно, исключения. Вольт был доволен, что и сам он никак не красавец: нос слишком толстый для красавца, а рот такой, что дразнили в школе Лягушонком. Когда-то переживал, пока не понял, что красота — стандарт, та же мода. Надо, чтобы лицо было свое, ни на кого не похожее, а красавцы — как братья, почти близнецы. Нельзя же сказать, красив или некрасив тот же Павлов — у него лицо Павлова и ничье другое. Или Пушкин — смешно спрашивать, красив ли он! Он — Пушкин. А про Дантеса больше и нечего сказать — про внешность! — что красавец. Красота — пустота… Но все же надо было попытаться помочь красивому Шишкину.