У полюсов Земли - [4]

Являясь в те годы начальником геофизического отдела, Острекин поддержал идею создания походной магнитной станции, предложенную физиком Ленинградского университета Б. Е. Брюннели. Уже в 1946 году такая станция была изготовлена в экспериментальных мастерских Арктического института. Она легко перевозится с места на место, быстро и просто устанавливается и автоматически записывает составляющие магнитного поля Земли. По точности станция не уступала громоздким стационарным магнитографам. Ее создание явилось первым шагом в подготовке будущих воздушных высокоширотных экспедиций.

Проекты таких экспедиций составлялись в 1946, затем в 1947 году. Но их нельзя было осуществить из-за отсутствия средств. Наконец в начале 1948 года Советское правительство одобрило план воздушной экспедиции в высокие широты. Руководителем ее был назначен тогдашний начальник Главсевморпути А. А. Кузнецов, а заместителем по научной части — М. Е. Острекин. Экспедиция получила название «Север-2».

Первый номер было решено оставить за высокоширотной экспедицией 1937 года, возглавляемой О. Ю. Шмидтом.

Началась подготовка. Экспедицию предполагалось осуществить весной, в марте — мае. Весна в высоких широтах — понятие относительное. Хотя солнце и не заходит за горизонт, но морозы еще стоят крепкие —30, —40 градусов ниже нуля, и нередки свирепые метели. Для работы людей на дрейфующем льду нужны легкая, но теплая одежда, удобные помещения, калорийное питание, портативные и надежные приборы. Сейчас, когда номер высокоширотных экспедиций уже подходит к двум десяткам, все отработано и налажено, ясно, что и в каком виде нужно брать с собой на льдину, а тогда все создавалось заново.

Планом предусматривалось осуществить комплекс исследований в нескольких точках, но за короткое время — от 1 до 3 суток, с одновременными наблюдениями в двух базовых пунктах в период всей работы экспедиции. Одновременная работа нескольких отрядов самолетов с научными группами на борту требовала их четкого взаимодействия. Вместе с полярными лет-чипами ученые разрабатывали десятки вариантов. Был установлен строгий вес научного оборудования каждого отряда.

Сергей Анатольевич Шапошников когда-то предложил конструкцию палатки для папанинской дрейфующей станции. Но эта конструкция нам уже показалась неудачной, а главное — громоздкой: для утепления ее использовался тяжелый полог со слоем гагачьего пуха. Обыкновенные туристские палатки для полярных условий тоже не годились — они не держали тепло. Шапошников на этот раз создал совершенно новый тип палатки. Она имеет полусферическую форму, наподобие киргизской юрты. На каркас из дюралюминиевых дуг натягивается чехол из плотной черной ткани, снизу пришнуровывается пол из водонепроницаемого перкаля, а внутри подвешивается слой плотной белой бязи таким образом, что между ним и наружным покрытием образуется воздушная прослойка. Такая палатка легко собирается и разбирается, а в собранном виде три-четыре человека легко могут переносить ее с места на место. Благодаря полусферической форме воздушный поток прижимает ее к земле, и она способна выдерживать напор сильного ветра. Такая палатка сокращенно была названа КАПШ, что означает — каркасная арктическая палатка Шапошникова, и в последующие годы получила широкое распространение в разных полярных экспедициях. Для отопления палаток С. А. Шапошников предложил использовать газ бутан-пропан в металлических баллонах, В 1948 году эти баллоны были выпущены в опытном порядке, и, прежде чем попасть на дачи в пригородах Москвы и Ленинграда, они прошли испытания в Центральной Арктике. Газовая плитка отопляла палатку, и одновременно на ней готовилась пища. Даже всем известные сейчас «раскладушки»: складные столики и стулья из дюраля, получили «крещение» в наших высокоширотных экспедициях.

Продукты были самыми обыкновенными, лишь упаковали их в легкую непромокаемую тару, но наиболее удобными оказались сибирские пельмени. Готовить в тех условиях разносолы было некогда, а ведра пельменей хватало на обед всему составу отряда.

Я и мои коллеги-океанографы знали, как много времени и тяжелого труда занимали измерения глубин и глубоководные океанографические наблюдения у папанинцев и седовцев с помощью ручной лебедки. Вот что писал по этому поводу Э. Т. Кренкель:

«С первого дня лебедка доставляла нам много хлопот… Груз, приборы и трос при измерении больших глубин весили около 80 килограммов. Опускали приборы быстро и легко; надо было только внимательно следить и вовремя притормаживать, но подъем был делом трудным и мучительным.

Бедная лебедка! Сколько проклятий и крепких слов пришлось ей услышать. Лебедка была отлично сделана, разные подшипники и шестеренки, по мысли конструктора должны были облегчить работу, но, к сожалению, мы этого не чувствовали. В зависимости от глубины на полную гидрологическую станцию требовалось около 30 часов времени».

Уже в экспедиции на самолете Н-169 к лебедке был приделан мотор, но это не спасло ее от недостатков, и она казалась нам громоздкой. Юрий Константинович Алексеев, конструктор многих гидрологических приборов Арктического института, получил задание усовершенствовать лебедку. Хоть это и не такой уж сложный прибор, но он должен отвечать всем нашим требованиям. Быстро разбираться на части, которые мог бы переносить один человек. Иметь на барабане не менее 5000 метров прочного троса. Лебедки на океанографических судах с таким тросом весили обычно несколько тонн. С этой задачей Алексеев блестяще справился. Лебедка представляла собой металлическую ажурную треногу с журавлем-кронштейном. На треногу крепился барабан, а на барабан надевался бензиновый моторчик, который и вращал барабан, наматывая на него трос. На одном из ленинградских заводов был заказан стальной семижильный трос диаметром всего 1,3 миллиметра, способный выдерживать груз не менее 100 килограммов. Алексеев же сконструировал нам легкую грунтовую трубку для взятия колонок грунта с морского дна и много других вещей, необходимых в экспедиционных условиях.