У ночи длинная тень - [13]

Оранжевоглазый остановился, помолчал немного, и снова продолжил рассказ:

- А вот и Виктор, он внутри вертолета. А с вертолета вся картина землетрясения не кажется такой уж дикой… Не то, что в Газли. Только дым и дым! Хотя – это Виктор знает точно – тряхнуло и здесь основательно, разрушено все, что можно разрушить: здание, подстанции, бараки. Покорежены трубы, заполыхали скважины, весь песок, все пространство, казалось, горит, внизу ходят волны огня. И все же – какая удача, что компрессоры удалось отключить!

Дым, тугой горячий ветер жгутом лупит снизу, отжимает вертолет вбок и вверх, не дает снизиться.

- Седой! На войне был? Гляди… - В ухо ему кричит радист или штурман, сидящий рядом с пилотом. Виктор не знает в точности, кто он, знает лишь, что его роль – обеспечивать радиосвязь – именно с вертолета – между Газли и Бухарой. Другой возможности для связи с центром сейчас нет. На груди у радиста передатчик, в перерыве между работой он оборачивается к Виктору и бросает одну - две загадочные фразы; разговор – по старым понятиям Виктора – глупейший, здесь он кажется естественным. Во-первых – прозвище, данное ему радистом: седой. Когда Виктор сбрасывает каску, чтобы обтереть пот, его белесая башка и впрямь как оловянная: от песка, от влаги. «Был на войне?» - не глупо ли спрашивать у человека, родившегося в сорок четвертом? Но уже следующие слова показывают – радист и не ждет ответа, он, собственно, говорит о себе, а не о Викторе.

- Я пацаном видел такую заваруху, на Курской дуге…

- На какой? – кричит Виктор, пригибаясь к уху радиста; ему послушалось: «на узкой дуге».

Кругом свист вихря, гул, и не черта не разберешь.

- На Ку-урск… Я оттуда… Глянь, Седой…

Радист окидывает рукой на миг открывшееся в дымовых клочьях пространство. Это в самом деле напоминает пожарище после танковой битвы. Обломки, островки пламени около трубопровода по всему полю, а между завалившейся на бок подстанции и местом, где вертолет должен сесть – бетонной площадочкой на старом такыре – еще не улеглась полоса огня. Гасить некому, хотя кто-то внизу еще есть. Пожар обхватывает обломки подстанции. «А вдруг под обломками люди?..» Об этом подумали все трое: вертолетчики и Виктор.

- Мать твою! – выругался радист. – Неужели не сядем?

Целые полчаса длились трудные заходы на бетонную площадку. Когда все же сели на бетон, выбрались и, разминая ноги, отдуваясь, скинули каски, - шибануло в лицо, как из печи обжига, гарью, вонью горелого металла и нефти, устоявшимся жаром горящей почвы.

Подошли двое – серые лица под касками, серые от пепла противопожарные робы. Один – прорабского вида, сухопарый, сутулый, со старым, с бывалым прищуром, в резких морщинах, лицом, почти старик, представился:

- Кравцов.

Второй, молодой, по-спортивному крепкий, молча поприветствовал всех ладонью. Кравцов сказал:

- Придется забрать раненых, и назад. Мы пока подождем…

- Разве так много? – испуганно спросил пилот. – Приказано вас доставить…

- Хватает. Рассуждать некогда, - скрипуче отрезал Кравцов. – Тяжелые травмы, контузии, у женщины вон перелом ноги. Еле перетащили всех к складу, подальше от огня, - он указал на глинобитное строение, вроде дувала, в стороне. – Того и жди, тряханет опять и всех завалит.

- Одного раза с них достаточно, - подхватил молодой. – Забирайте раненых, ребята. Нас потом.

- Нельзя ли подрулить к людям? – спросил Кравцов.

- Сложно, - отозвался пилот.

- Перенесем, ладно, - ответил молодой. – Нас тут трое, со сторожем. Кто цел остался. С вами шестеро, справимся…

Кравцов с вертолетчиками пошел к глиняному строению. Виктор и молодой чуть отстали, закуривая.

- А я думал, это прораб, - сказал Виктор, тыча сигаретой вслед ушедшим. – На вид простой работяга. А это сам Кравцов?

- Потому и я при нем, - попросту ответил парень. – Умереть, но сберечь. А старик упрям. Ну, сам видишь, сначала раненых, потом за ним.

- А вдруг уже не сядем?

- Сядете! – пообещал парень. – А что делать! Не могу же я силой, сгрести его и в вертолет… А ты радист, что ли? Больно вас много.

- Тут участок мой, - Виктор оглянулся на развалины, на пламя. – Я же все это ставил. Подстанцию эту, скважины… А теперь… Черт те что!

- Восстановим. Людей надо спасать, сам понимаешь…

- А там, - Виктор показал на подстанцию, скрытую за языками огня, - вдруг кто еще остался?

- И я боюсь, - сказал парень. – Отправим вертолет, проверим. Но при старике молчи.

Лишь к полудню удалось перенести раненых и разместить всех в кабине, рассчитанной на одиннадцать человек… Перегруженный вертолет взлетел, сделал широкую дугу в обход горящих участков, взял курс на Газли и, далее, на Ташкент… Внизу остался академик Кравцов, человек, нужный стране, - в момент землетрясения он оказался как раз на этом объекте газопровода, - остался с ним его помощник, остался сторож-узбек и Виктор Векшин. Радист остаться не смог, связь прерывать нельзя ни на минуту. Виктор и кравцовский помощник подошли по бетонированной полосе, ведущей от подстанции к складу, к самому краю – насколько можно было – нестерпимо жаркого полыханья; за ним проглядывались закопченные, осевшие стены здания. В руке у парня еще был свернутый брезент, на котором переносили раненых.