У него ко мне был Нью-Йорк - [54]
Картинки проносятся перед глазами моей подружки А., и она засыпает, сложив руки на бархате библиотечного стола.
А просыпается она двумя часами позже. Вот тогда она мне и отправляет сообщение.
«Так устала от рождественского шопинга, что заснула прямо в библиотеке».
Представляю панику моей бедной А. Ведь ровно через час начинается балет «Щелкунчик» в Линкольн-центре в легендарной постановке Баланчина!
Говорят, это Нью-Йорк приучил весь мир ходить под Рождество на «Щелкунчика», ну а А. торопится в театр потому, что у неё там — свидание. С теперь уже официальным бойфрендом. Представляю себе её спешку.
Но она всё равно прибудет вовремя — свежая от колкого холода, и так высоченная, да ещё и на каблуках, в своём этом синем приталенном пальто. Они будут сидеть в пятом ряду партера, нравящиеся друг другу и сияющие, он, допустим, возьмёт её за руку во время второго акта.
Ну и потом — ещё одна рождественская ёлка. На этот раз прямо на сцене Линкольн-центра, когда поднимается занавес и начинается Рождество в самом спектакле, ёлка теперь уже — до самого потолка сцены.
Крысиный король, фея Драже и девочка Мари. Которую, кажется, в том году впервые танцевала темнокожая балерина.
А. не много мне рассказывала в итоге о том вечере, но она упоминала, что за время балета «Щелкунчик» снегопад в Нью-Йорке усилился настолько, что сделался совершенно аномальным. И когда они с её спутником вышли на площадь Линкольн-центра с фонтаном после спектакля, город превратился в Нарнию.
Ньюйоркеры, испуганные местными ураганами, как правило, боятся настоящей зимы, она здесь воспринимается как репетиция апокалипсиса. Дороги сразу пустеют, люди стремятся в свои тёплые квартиры, украшенные огоньками, а школы на следующий день чаще всего отменяют.
А мы, москвички, блуждаем в эти редкие часы по пустынным стритам и авеню и целуем снег, отгорёвывая фантомные боли по родной узорчатой зиме, душа всё равно её жаждет.
Так, вероятно, целовала снег и моя А. в тот вечер. Танцевала под снегопадом.
И это был не балет Баланчина, а, наверное, что-то вроде медленного танго.
Она, длинная, со своими прямыми волосами и строгим профилем, держит под руку мужчину в полупальто, и они устремляются вглубь Аппер-Уэст-Сайда. Удаляются в тишину ночи, видны только их безмолвные спины. Кто знает, что там между ними?
И машины в такие вечера по Манхэттену почти не ездят, разве что проскользнёт жёлтое такси, пушистые сугробы возле тротуаров, снежинки в свете фонаря.
Новый год
Но наши с Д. и С. новогодние праздники были не менее запоминающимися. Просто по-другому.
Когда я впервые в жизни готовлю правильный оливье, какой резала когда-то с бабушкой на кухне в квартире на станции метро «Сокол». Хотя мы на станции метро «Хойт» и за окном — вечер в Бруклине.
И мы остаёмся дома в пижамах и затеваем, допустим, шарады. И шампанское, мы специально добыли «Советское», мы даже ездили за ним на Брайтон-Бич. Д. с моей дочерью играет в мишку. Это когда ребёнок садится к нему на спину, как детёныш коалы, и они прыгают и бесятся вместе под рок-н-ролл.
Мгновения, которых в моей жизни не было. Пустоты, которые стали заливаться.
Наблюдая эти наши нью-йоркские Новые года, Дни благодарения, дни рождения, Пасхи и Хануки, которые упорно хотелось проводить только втроём, я вспоминала свои неприкаянные зимы в Москве. Когда накрываешь себя и ребёнка заботой, как одеялом.
Всесильные чары, невидимые никому в эти полярные ночи. Только тебе и твоему ребёнку. Только мамы-воины знают, какова реальная цена материнскому намерению во что бы то ни стало защитить.
Бабушкин оливье
Пишу в кофейне на первом этаже нашего дома первого января, пока оно тут у нас не истекло: в Москве давно наступило второе.
В позапрошлой жизни первого января — на следующий день после Нового года — мы ездили всей семьёй к бабушке и дедушке. К родителям мамы.
От той великой жизни не осталось ничего, кроме воспоминаний. Я же помню запах японского глянцевого календаря, на котором я зачёркивала даты, когда ждала возвращения мамы из командировок, живя у бабушки с дедушкой.
Помню ангину на раскладушке. Как меня мыли «с головой», кормили обедом, укладывали спать в девять и заставляли самой брать книги с полок. Помню, что, когда я пересиживала у них новогодние каникулы, по телику каждое утро в девять показывали советский фильм-сказку — «Марью-искусницу» там или «После дождичка в четверг», «Морозко», и это было настоящим пиршеством, я обводила строку в телевизионной программе.
Был ещё бабушкин туалетный столик и рядом с ним — вечный сладко-свежий запах рассыпчатой розовой пудры, пудра хранилась в тёмно-зелёной малахитовой пудренице. Рядом стоял из того же материала флакон для духов. Под стеклом этого столика лежали фотографии нас всех. Ещё я помню силу напора — почти кипяток — в кране в ванной.
Помню, каким жёстким на ощупь был ковёр на стене. Помню пресный вкус снега во дворе, вкрадчивый шорох старого лифта с двумя загадочными глазоподобными дырками в стене. Холод гранитного подоконника, на котором я сидела, глядя на пятую, восьмую, двенадцатую в жизни кружевную зиму за окном. Белый свет маленькой лампы на кухне по вечерам, сливочное масло и вечный, абсолютно непонятный мне творог в холодильнике…
На всю жизнь прилепилось к Чанду Розарио детское прозвище, которое он получил «в честь князя Мышкина, страдавшего эпилепсией аристократа, из романа Достоевского „Идиот“». И неудивительно, ведь Мышкин Чанд Розарио и вправду из чудаков. Он немолод, небогат, работает озеленителем в родном городке в предгорьях Гималаев и очень гордится своим «наследием миру» – аллеями прекрасных деревьев, которые за десятки лет из черенков превратились в великанов. Но этого ему недостаточно, и он решает составить завещание.
Книга для читателя, который возможно слегка утомился от книг о троллях, маньяках, супергероях и прочих существах, плавно перекочевавших из детской литературы во взрослую. Для тех, кто хочет, возможно, просто прочитать о людях, которые живут рядом, и они, ни с того ни с сего, просто, упс, и нормальные. Простая ироничная история о любви не очень талантливого художника и журналистки. История, в которой мало что изменилось со времен «Анны Карениной».
Проблематика в обозначении времени вынесена в заглавие-парадокс. Это необычное использование словосочетания — день не тянется, он вобрал в себя целых 10 лет, за день с героем успевают произойти самые насыщенные события, несмотря на их кажущуюся обыденность. Атрибутика несвободы — лишь в окружающих преградах (колючая проволока, камеры, плац), на самом же деле — герой Николай свободен (в мыслях, погружениях в иллюзорный мир). Мысли — самый первый и самый главный рычаг в достижении цели!
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В жизни каждого человека встречаются люди, которые навсегда оставляют отпечаток в его памяти своими поступками, и о них хочется написать. Одни становятся друзьями, другие просто знакомыми. А если ты еще половину жизни отдал Флоту, то тебе она будет близка и понятна. Эта книга о таких людях и о забавных случаях, произошедших с ними. Да и сам автор расскажет о своих приключениях. Вся книга основана на реальных событиях. Имена и фамилии действующих героев изменены.
С Владимиром мы познакомились в Мурманске. Он ехал в автобусе, с большим рюкзаком и… босой. Люди с интересом поглядывали на необычного пассажира, но начать разговор не решались. Мы первыми нарушили молчание: «Простите, а это Вы, тот самый путешественник, который путешествует без обуви?». Он для верности оглядел себя и утвердительно кивнул: «Да, это я». Поразили его глаза и улыбка, очень добрые, будто взглянул на тебя ангел с иконы… Панфилова Екатерина, редактор.
Его Величество Офис. Совещания, отчеты, таблицы. Москвичка переезжает в Лондон работать в огромной компании и выглядит в ней белой вороной. Здесь не приняты искренность, дружелюбие, открытость: каждый преследует свои цели. Героиню затягивает в этот мир, где манипуляции и ложь ведут к карьерному успеху — надо лишь принять его правила… Здесь изменчива и абсурдна даже Темза, и только вечный Биг-Бен знает правду. «Тот редкий случай, когда увлекательная „офисная история“ становится подлинной литературой» (Елена Чижова).
Алексей Тарханов – журналист, архитектор, художественный критик, собственный корреспондент ИД «Коммерсантъ» во Франции. Вместе с автором мы увидим сегодняшний Париж – зимой и летом, на параде, на карантине, во время забастовок, в дни праздников и в дни трагедий. Поговорим о еде и вине, об искусстве, о моде, ее мифах и создателях из Louis Vuitton, Dior, Hermès. Услышим голоса тех, кто навсегда влюбился в Париж: Шарля Азнавура, Шарлотты Генсбур, Zaz, Пьера Кардена, Адель Экзаркопулос, Ренаты Литвиновой, Евы Грин. В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.
Город у самого синего моря. Сердце великой Генуэзской республики, раскинувшей колонии на 7 морей. Город, снаряжавший экспедиции на Восток во время Крестовых походов, и родина Колумба — самого известного путешественника на Запад. Город дворцов наизнанку — роскошь тут надёжно спрятана за грязными стенами и коваными дверьми, город арматоров и банкиров, торговцев, моряков и портовых девок… Наталья Осис — драматург, писатель, PhD, преподает в университете Генуи, где живет последние 16 лет. Эта книга — свидетельство большой любви, родившейся в театре и перенесенной с подмосток Чеховского фестиваля в Лигурию.