У нас все хорошо - [77]

— Я думаю, ничего, ну, так, серединка на половинку. Я бесконечно занята. Ничего нового.

— Тебе надо бы поберечь себя, — советует Рихард.

— Мне себя? Скорее другим — меня.

Но отец на это не реагирует.

— Ты уже знаешь, в какой области будешь специализироваться, когда отработаешь… — Он не может вспомнить нужное латинское слово и потому говорит: — …положенный срок?

— В гинекологии.

(Если вообще будет специализироваться.)

Он смеется. Ингрид кажется, что он хочет продемонстрировать свое особое чувство юмора, когда говорит:

— Я искренне благодарен судьбе, что мне до сих не требовалась помощь в двух областях медицины: в гинекологии и психиатрии.

После этого отец некоторое время говорит о левом сдвиге в политике после недавних выборов, чему Альма втайне рада. Он как бы вскользь замечает, что такое развитие событий, вопреки предположениям, вовсе не оставляет у него ощущения бессмысленно прожитой жизни. В настоящий момент одни стоят других. Он рассказывает о положении внутри партии. Большинство историй Ингрид слышит уже во второй или в третий раз, но она не останавливает его и терпеливо выслушивает все, ей от этого ни тепло ни холодно. Одно из преимуществ лет, прожитых с Петером, — то, что она научилась понимать другой пол. Лучшего объекта, чем отец, для применения этих знаний не найти.

Проходит пять минут, прежде чем Ингрид удается дружелюбно прервать обстоятельный монолог отца вопросом, какие у них были подарки на Рождество.

— Мама получила миниатюрный сейф от фирмы «Вертхайм», а я огнетушитель для машины.

Это становится все оригинальнее. Но все же лучше, чем у нее, когда дарят то, что и без того давно пора было купить.

— Кстати, — говорит Рихард, — мама велела спросить, достаточно ли у тебя сумочек.

— Их никогда не бывает достаточно.

— Да, разумеется.

Молчание в трубке.

Мимо проходит Петер — из гостиной на кухню. Касается шеи Ингрид. У нее мурашки бегут по спине — приятные или неприятные, она сказать не может. Но ей кажется, что Петер специально для этого встал от телевизора.

Рихард спрашивает:

— А что вы делаете сегодня вечером?

— Приглашение в Земмеринг, на которое Петер дал себя уломать, отменяется, потому что там все заболели. Если дети сейчас поспят часа два, то мы пойдем к китайцу, а нет, так останемся дома.

— Будешь есть утку?

Она с шумом выдохнула:

— Не знаю, я думаю, у меня будет время выбрать, что заказать.

— Зачем же еще идти к китайцу, если не есть утку?

Этот род критики для Ингрид слишком высок, то есть она просто пропускает такие комментарии мимо ушей, и остается одно: отца уже не изменить, его всезнайство и манера командовать будут только возрастать (а ей на это плевать).

Дети наверху кричат, что они уже готовы.

— Передай маме привет и новогодние поздравления.

— Мама хочет сама с тобой поговорить. Я передаю ей трубку.

— Алло, Ингрид?

— Мама? Я не могу дольше разговаривать, дети в ванной и зовут меня. Я приеду во вторник.

Вес без одежды:

Филипп 19,5 кг

Сисси 32 кг

Ингрид 62 кг

Петер сушит детям волосы феном и дает им немного поесть. Ингрид тем временем стоит под душем и испытывает чувство вины оттого, что внутренне замыкается, как только начинает говорить с родителями. Как будто она безмерно заинтересована в том, чтобы между нею и родителями все оставалось так, как оно есть сейчас. Конечно, у нее достаточно причин повернуться к родителям спиной. Но вместе с тем нельзя оспорить, что у нее нет ни времени наладить отношения, ни потребности взять на себя с улучшением отношений лишние обязательства. Иногда ей кажется, что она такая несносная и резкая прежде всего по инерции: чтобы ее оставили в покое. Притом что о покое нет и речи, поскольку она чувствует себя виноватой, ведь она хорошо растрясла мошну своих родителей. Это чувство вины ведет к тому, что она хочет исправить свои ошибки; это опять же связано с ее потребностью в покое. Сейчас, например: она решает сразу после душа под каким-нибудь предлогом перезвонить и быть приветливее. Но это сразу ее отпугивает, поскольку маловероятно, что после этого она будет чувствовать себя лучше. Разве ты будешь после этого довольна? Окутанная водой и паром, она приходит к выводу, что она сама и есть самая большая эгоистка из всех.

Контрудар, парирование:

Нет, Ингрид, глупая ты курица, ты должна освободиться от этого идиотского представления, поскольку оно все ставит с ног на голову. Ты не можешь сделать всех счастливыми. Необходим еще и некоторый минимум энергии для самой себя. Вспомни, что написано в женском журнале Cosmopolitan, который завалялся в ординаторской: Свою энергию используют для себя, а что останется — для других. А ты делаешь все наоборот. Ты недостаточно эгоистична, это видно каждому. Чем постоянно искать оправдания своему поведению, пусть лучше другие останутся с носом. Что, не так?

Но муки совести остаются, невзирая на все уговоры, и Ингрид дает себе слово, хотя бы во вторник, когда она приедет к своим родителям, попробовать начать все сначала. Сделать, так сказать, почин, не больше того. Ее от этого не убудет.

Ингрид вытирается и одевается для вечера. Раз уж подвернулся случай, она находит в выдвижном ящике открытку с автографом Пауля Хёрбигера и сжигает ее в унитазе. Открывает форточку, чтобы выветрился дым. Потом спускается вниз, где Петер дурачится в игровой комнате вместе с детьми. Филипп пару раз обнимает Петера и прижимается к нему, так что Ингрид даже ревнует. Петер ничего не делает для детей, но стоит ему только поиграть с ними, как они так и льнут к нему. Ингрид этого никак не может понять. Воспитывает детей она, а сливки снимает Петер.