— У, проклятая,— кричала мама,— брось, брось сейчас же!
Теперь мы уже увидели, что в зубах у кошки был дятел, уже довольно большой, на немного меньше Кузи. Конечно же, это был его детеныш. Наверно, он еще не мог летать высоко, и кошка его сцапала. Она побежала с ним, но не очень быстро, потому что дятел уже был тяжелым, а кошка тощая, ее, наверно, никто, кроме нас, не кормил. Мы все трое наперегонки мчались за ней. Она бросилась от нас в малинник и заурчала там еще сильнее. У меня от страха стучали зубы и ноги стали тяжелыми, как утюги. Я старалась не думать о том, что кошка может съесть дятла, я мотала головой, чтобы не думать об этом, но все равно думала.
— Брысь, брысь, зверюга, вот я тебя! — все кричала мама.
Кошка выбежала из малинника. Я уже догнала ее, да зацепилась за что-то ногой и упала, но все-таки ухватила ее за хвост. Она изогнулась, хотела цапнуть меня зубами за руку и выронила дятла. Я отшвырнула ее, схватила дятла, прижала его к груди. Он был живой, только очень дрожал, и сердечко у него билось тоненько-тоненько и часто-часто, еще чаще, чем тикают часы. Мама взяла у меня дятла, села с ним прямо на землю, стала его осматривать.
А Кузя с криком перелетывал с куста на куст да так низко, что мы боялись, как бы он не клюнул маму. Но мама даже не думала его бояться, она кричала ему громко:
— Да не волнуйся ты, пожалуйста, ни перышка не упало с твоего малыша, испугался он, только и всего. Теперь следи за ним в оба, это самая черная, самая злая кошка на свете.
Мы положили маленького дятла под дерево, а сами отошли в сторону. Мы думали, Кузя спустится к нему, а он только летал над ним и летал. И вдруг маленький дятел тоже захлопал крыльями, прыгнул на дерево, быстро, совсем как Кузя, взобрался по нему до самого домика и сел на крылечко. Но Кузя подлетел к нему, крикнул ему что-то сердито, наверно «марш домой», и подтолкнул его клювом.
А черная кошка опять пришла к нам, но мама велела нам теперь гнать ее в три шеи. Она боялась, как бы эта злюка не вздумала охотиться еще и за бельчатами, они часто бегали прямо по земле. Погоняются друг за другом, наиграются досыта, до отвала и сидят на большом пне, орешки кедровые щелкают. Это мы им орешки подсыпали. Спросит нас дед Володя или баба Ната, чего нам из города привезти, а мы с Галкой:
— Кедровых орешков!
Нас бельчата уже почти не боялись, близко подпускали к себе, а один даже брал у меня орехи с ладони. Вежливо так, осторожно, совсем как его мама Соня.
Бабушка Анисья уехала погостить на Волгу в деревню к своей сестре и увезла с собой Колятку с Федей. Теперь мы уже не увидим их до следующего лета. А тут еще тетя Маша была в отпуске. Она все время что-нибудь делала. Теперь на окнах их дома висели новые занавески, пол блестел, как лакированный, на пороге лежала такая чисгая тряпка, что мы с Галкой и ступить на нее боялись, а полагалось об нее вытирать башмаки. Данилка строил свои высотные дома и кувыркался на траве в белых-белых трусиках. А еще тетя Маша окапывала яблони, чтоб им легче дышалось, варила варенье и пекла пироги с черникой. Она угощала нас пирогами, поила морсом из красной смородины.
— Спасибо вам за то, что вы тут нашему Алеше так хорошо помогали,— сказала она раз.— Теперь отдыхайте. Перед школой обязательно надо отдохнуть. И к нам почаще в гости заглядывайте.
Мне хотелось ей сказать, что мы ни капельки не устали, что это совсем неинтересно — просто в гости. Гораздо интереснее приносить им молоко и смотреть, как пьет его из большой кружки Дмитрий Иванович, пьет и не может напиться, до того любит он молоко. Интересно кормить Данилку кашей, рассказывать ему сказки. А еще лучше возить Дмитрия Ивановича по просеке и слушать о том, какие он придумывает дома. К Дмитрию Ивановичу теперь еще чаще приезжали из Москвы люди, тоже строители. Они все говорили, говорили. А Дмитрий Иванович все что-то рисовал на большом листе бумаги, наверно, свои будущие дома.
Я сказала тете Маше: «Спасибо, придем». Так полагается отвечать, когда тебя приглашают в гости. А Галка ничего не сказала, она просто повернулась да пошла к калитке. И всю дорогу сердито бормотала:
— Нужны нам ее пироги с черникой, ходи потом с черным ртом. Наша баба Ната еще лучше пироги печет. Наша баба Ната весь отпуск ездила больных гладить, даже операции делала. А эта тетя Маша все время дома, все время дома.
Галка, если обидется или рассердится на кого-нибудь, все скворчит и скворчит, как масло на горячей сковородке. А когда я обижусь, все молчу и думаю, молчу и думаю.
Мама заметила, что мы ходим скучные.
— Ну, что у вас там случилось, выкладывайте все по порядку,— велела она нам.
Я только пожала плечами, а Галка тут же все выпалила.
— На что же вы, чудаки, обиделись! — удивилась мама.— Тетя Маша о вас же заботится, хочет, чтобы вы напоследок хорошенько отдохнули, а вы напридумали разной чепухи.
Тут я тоже заступилась за тетю Машу:
— Она очень хорошо к нам относится. Она приглашала нас почаще приходить к ним в гости.
Но мама сказала, что на нашем месте не стала бы особенно надоедать людям. Отпуск бывает один раз в год, и тете Маше, наверно, хочется провести его в своей семье.
