У нас с Галкой каникулы - [29]
— Ах ты, мое золотко, хочешь своим молоком гостей попотчевать? Поглядите-ка, головой качает, хочу, говорит. Они ж у нас такие умницы, ну всё понимают!
Мы с Галкой уже видели раньше тетю Стешу, а Алеша смотрел на нее так удивленно и все время улыбался. Тетя Стеша тоненькая, а коса у нее толстая, почти до колен, просто коса, как у девочки. Смеется она звонко, все время шутит. Очень, наверно, весело живется с такой мамой ее мальчишкам. Даже жалко было говорить с ней про бабушку Анисью, потому что Колятка нам рассказывал, как тетя Стеша переживает, что баба Анисья слепнет. Но Колятка посоветовал нам сказать о том, что просила нас передать наша баба Ната тете Стеше, а не бабушке Анисье.
— Бабушка нас, оказывается, обманула,— печально так сказал Колятка,— она никак не хочет операцию делать, вот и скрыла от нас, что зареченский врач ей написал. А сказала, что вылечить ее глаза нельзя, что, мол, врач говорит, это все от старости.
Передали мы тете Стеше, что баба Ната обязательно хочет осмотреть бабушку Анисью. И тетя Стеша сразу стала совсем другая — грустная, растерянная.
— Не хочет она больше врачам показываться,— сказала тетя Стеша,— жить, говорит, мне осталось с гулькин нос, проживу и в темноте. Кабы вашей бабушке,— сказала тетя Стеша,— удалось бы хоть маленечко ее подлечить, уж какая бы это была радость!
— А вы ей пока ничего не говорите,— сказал Алеша.— Юна ведь приедет в Зареченск?
Тетя Стеша ответила, что директор обещал подвезти ее туда на днях, когда поедет в Москву.
— Ну вот,— сказал Алеша,— и Наталья Алексеевна ее навестит. Наталья Алексеевна очень понравится вашей маме. Увидите!
ОПЕРАЦИЯ
На следующий день рано-рано утром прибежал к нам Федя, был он красный, дышал часто, с каким-то свистом, до того запыхался. Он даже забыл поздороваться, он сразу выпалил:
— Мамка велела передать, что наша бабушка завтра к вечеру сюда приедет, приходите, Наталья Алексеевна, поглядеть на нее, в больницу-то нашу бабку на аркане не затащишь. Мы ей не говорим, что к ней доктор придет, а то она и сюда не поедет.
Федя вынул из кармана какую-то бумажку, быстро прочитал, что на ней написано, и сказал:
— Это мне мамка тут написала, чтоб я вдруг чего не забыл. Ничего я не забыл, все передал, теперь обратно побегу, футбол у нас нынче, наш совхоз тут с одной командой играть будет.
Утром Федя опять пришел к нам. На нем была голубая тенниска, длинные новые штаны, а волосы он, наверно, как наша Галка, сначала намочил, потом зачесал, и они у него лежали, как приклеенные.
Галка засмеялась и спросила его:
— Чего это ты сегодня расфуфырился?
Но он на Галку даже не глянул, он сказал бабе Нате, что бабушка Анисья уже здесь, в зареченском своем доме, и можно к ней прийти. Потом про футбол: что их совхоз вчера победил с разгромным счетом. Баба Ната за футбол не болела, она у нас болела за шахматы, хотя сама в шахматы не играла. Но она все-таки сказала Федьке, что поздравляет его с победой, потому что уж он-то, конечно, болел за свою совхозную команду.
Федя ушел. Баба Ната сняла с полки маленький чемоданчик, она всегда брала его с собой в Москву, и сказала нам:
— Ведите меня к вашей бабушке, посмотрим, что за беда у нее случилась.
На лугу уже было много ребят. Зойка увидела нас и подняла крик:
— Харьковские к бабке Анисье докторшу ведут!
Бабушка Анисья сидела у окошка и что-то вязала. Вязала, наверно, тоже наизусть, но быстро. Баба Ната села напротив нее, наклонилась к ней близко, взяла за руку и сказала веселым голосом:
— Сейчас мы с вами немножко посекретничаем, потом я вас посмотрю, настольная лампа, я вижу, у вас есть, а все остальное я прихватила с собой.
Если бы меня сейчас спросили, чего мне больше всего хочется, я бы ответила: чтобы баба Ната нас не прогоняла, ведь я никогда не видела, как она осматривает своих больных. А больше всего-всего я, конечно, хотела, чтоб она вылечила бабушку Анисью. Первое мое желание исполнилось: баба Ната нас не прогнала. Мы сидели тихонько, мы даже моргнуть боялись. И все ребята, которые уселись прямо на траву возле дома, молчали, даже горластую Зойку не было слышно.
А вот бабушка Анисья все говорила и говорила. О том, что у нее только один глаз вовсе от рук отбился, а другой хоть маленько, но еще видит. Потом о зяте, о дочери, о Колятке, которые уж очень о ней заботятся.
— Вот и все,— сказала, наконец, баба Ната.— Ну так как, Анисья Ермолаевна, согласны вы у нас в больнице полечиться?
— Это в твоей, что ли? — спросила бабушка Анисья.— Где, стало быть, ты служишь?
Баба Ната весело рассмеялась и ответила:
— В моей, голубушка, где я служу.
— Ежели в твоей, то я согласна,— громко сказала бабушка Анисья и шлепнула ладонью по столу:—Уж куда ни шло, как говорится, попыток не убыток. Только ты меня вот что, зря-то не обнадеживай, я ведь уже всякому горю в глаза глядела, ты мне давай безо всякой хитрости говори: надеешься меня из беды-то вызволить, всей моей семье облегченье сделать?
— Надеюсь! — тоже громко ответила баба Ната и тоже ударила ладонью по столу...
— Я ведь не о себе тужу,— сказала опять бабушка Анисья,— за дочку мою, за зятя, за внуков душа у меня болит, уж больно много им со мной хлопот.
