У нас с Галкой каникулы - [28]
— Но часто я и по вечерам никуда не хожу,— сказал Алеша.— Привезет тетя Маша новую книжку из города, и мы читаем с Дмитрием Ивановичем, разговариваем, ведь днем нам иногда и поговорить-то некогда.
— Я бы тоже могла сто часов с ним просидеть,— сказала Галка,— он такой веселый, все шутит, смеется.
Алеша нахмурил лоб, потом длинно-длинно вздохнул, так мне вздыхается после того, как я поплачу, вздохнул он и сказал, что Дмитрий Иванович часто притворяется, что ему весело, не хочет он огорчать тетю Машу, его, Алешу, друзей, которые приезжают его навестить. Только иногда, очень редко он вдруг скажет: «Подремлю-ка я минуток шестьдесят, а вы малость отдохните от меня». И все уже знают, что у него очень сильно заболела голова.
— Лучше бы он покричал,— сказала Галка.— Я когда сильно ушибусь, то обязательно кричу, так мне легче.
— Тебе-то легче... — Алеша опять задумался,— а твоей маме?
— Когда я себе зуб вышибла, у мамы даже с сердцем было плохо. Ей какие-то капли давали,— сказала я.
И еще я вспомнила вот о чем. Зимой у меня однажды подметка у сапога отстала, и туда все время набивался снег, а я вытряхну его и опять гуляю. И простудилась. Ничего у меня не болело, просто был кашель да насморк. Но меня уложили в постель, все обо мне заботились, папа приносил мое любимое сгущенное молоко, мама поила меня чаем с малиновым вареньем. Она часто ставила мне градусник, и я изо всех сил прижимала его к себе, чтобы температура была повыше, чтобы все подольше за меня волновались...
— Лес! — закричала Галка.— Смотрите, сосны какие, до самого неба!
Очень все хорошо объяснил нам Колятка, теперь мы скоро увидим подсолнухи. Колятка говорил, что эти подсолнухи посадили не на масло, как сажают у нас на Украине, а на корм скоту, что их потом скосят. Подсолнухи еще были маленькие, да удаленькие, они уже цвели, и совсем не хотелось думать, что их просто возьмут и скосят, как обыкновенную траву.
От подсолнечного поля совхоз совсем близко, говорил Колятка. А совсем рядом мы увидели высокие белые дома. Выходит, мы пришли в какой-то город. На крайнем доме мы прочитали: «Улица Мира». У нас в Харькове тоже есть улица Мира, в Москве — проспект Мира, там институт деда Володи. И в Волгограде наша тетя живет на улице Мира. Наверно, в каждом городе есть улица, которая называется так хорошо: «Улица Мира».
— Должно быть, этот город, или большой поселок, выстроили очень недавно,— сказал Алеша,— дома все новые, деревья молодые, только тополя высокие, но они растут не по дням, а по часам.
— А сколько цветов,— сказала я,— пионы, розы, а мальвы какие высоченные, вот бы баба Ната посмотрела.
Мы подошли к старушке, она сидела на лавочке и что-то шила. Алеша попросил ее:
— Скажите, пожалуйста, как нам пройти в совхоз, он должен быть где-то неподалеку.
Бабушка посмотрела на него, на нас, улыбнулась, покачала головой.
— Так ведь уже пришли вы, внучек, вот он, наш совхоз,— ответила она.— Вам тут кого надо-то?
— Большаковых,— ответила я, а про себя подумала, что, наверно, мы все-таки не туда попали.
— У них еще два мальчика, потом бабушка Анисья, потом тетя Стеша, потом дядя Коля,— быстро объяснила Галка.
Бабушка весело рассмеялась.
— Да уж знаю, знаю,— сказала она,— кто ж тут Большаковых не знает! На этой улице они и живут. На том краю поселились, поближе к фермам.
— А ведь я спрашивала Колятку про их совхозный дом, намного ли он больше зареченского,— сказала я, когда мы шли по улице.— И бабушку Анисью я спрашивала. Она хотела рассказать, а Колятка ей не велел, придут, говорит, сами увидят.
— Колятка нас разыгрывал,— сказала Галка.— Я знаю, чего он хотел, он хотел, чтобы мы пришли сюда и удивились.
И мы весь день удивлялись. Оказалось, что всего несколько лет назад здесь и деревянных-то домов было не больше двадцати. А теперь все четырехэтажные, универмаг от угла до угла, красивый Дом культуры да еще кинотеатр.
Бабушка Анисья и мальчишки водили нас по своей большой квартире, Федька везде включал свет, хотя и так было светло, открывал холодильник, он даже хотел запустить пылесос, но Колятка ему сказал:
— Расхвастался, что они, пылесоса не видали!
Потом нам показали яблоню, ту самую яблоню, на которой жили разные яблоки.
— Вон уже какая вымахала,— сказал про нее Колятка,— а ведь вовсе еще молодая. Ухаживаем мы за ней с отцом, вот она и пыжится, будто на дрожжах.
— А яблоков-то тьма-тьмущая,— сказал Федька,— листьев не видать, но они тоже с умом, яблони-то, лишние яблоки сбрасывают. Это я вам с этого дерева яблоки приносил.
Побежали мы на ферму. Тетя Стеша, Коляткина и Федина мама, увидела нас, обрадовалась, стала знакомить нас с другими доярками. Они все были в белых халатах, в белых косынках, как врачи. Они только что подоили коров, и тетя Стеша сказала нам:
— Сейчас мы вас напоим парным молоком, еще тепленьким. От какой коровушки желаете? Выбирайте!
Коровы все были одинаковые, все громадные, все рогатые и все в черных и белых пятнах.
— Вот от этой,— Галка показала на одну корову,— она у вас такая важная.
Но тут другая корова как замычит. Мы все рассмеялись, а тетя Стеша подошла к ней и ласково сказала:
Есть в Донбассе, близ города Артемовска, село Покровское. В годы Великой Отечественной войны здесь мужественно боролся в подполье пионерский отряд. Командиром отряда был Вася Носаков. Все двенадцать отважных юных подпольщиков награждены медалями «Партизану Отечественной войны» первой степени. Сейчас село Покровское объявлено ударной пионерской стройкой.
Весёлые короткие рассказы о пионерах и школьниках написаны известным современным таджикским писателем.
Можно ли стать писателем в тринадцать лет? Как рассказать о себе и о том, что происходит с тобой каждый день, так, чтобы читатель не умер от скуки? Или о том, что твоя мама умерла, и ты давно уже живешь с папой и младшим братом, но в вашей жизни вдруг появляется человек, который невольно претендует занять мамино место? Катинка, главная героиня этой повести, берет уроки литературного мастерства у живущей по соседству писательницы и нечаянно пишет книгу. Эта повесть – дебют нидерландской писательницы Аннет Хёйзинг, удостоенный почетной премии «Серебряный карандаш» (2015).
Произведения старейшего куйбышевского прозаика и поэта Василия Григорьевича Алферова, которые вошли в настоящий сборник, в основном хорошо известны юному читателю. Автор дает в них широкую панораму жизни нашего народа — здесь и дореволюционная деревня, и гражданская война в Поволжье, и будни становления и утверждения социализма. Не нарушают целостности этой панорамы и этюды о природе родной волжской земли, которую Василий Алферов хорошо знает и глубоко и преданно любит.
Четыре с лишним столетия отделяют нас от событий, о которых рассказывается в повести. Это было смутное для Белой Руси время. Литовские и польские магнаты стремились уничтожить самобытную культуру белорусов, с помощью иезуитов насаждали чуждые народу обычаи и язык. Но не покорилась Белая Русь, ни на час не прекращалась борьба. Несмотря на козни иезуитов, белорусские умельцы творили свои произведения, стремясь запечатлеть в них красоту родного края. В такой обстановке рос и духовно формировался Петр Мстиславец, которому суждено было стать одним из наших первопечатников, наследником Франциска Скорины и сподвижником Ивана Федорова.