У нас на дворе - [21]
— А теперь, — крикнул Грачев, — радиокомитет выполняет персональную просьбу юбиляра! Старинный романс «Знакомое окошко». Исполняет артист эстрады Михаил Каширин!
За столами захлопали, зашумели.
Артист снял чехол с гитары. Галантно, как это сейчас умеют только артисты, поклонился он Полинушке и, мягко тронув струны, запел:
Романс был простенький, но душевный. И пел его артист задумчиво, с теплым чувством. А сейчас, когда под влиянием вина и тостов сердца людей были открыты навстречу всему доброму, человеческому, этот заурядный романс с необычайной силой трогал душу, вызывал у каждого свои милые, грустные воспоминания.
Смахнула слезу с глаз Полинушка. Сам старик долго крепился, но когда артист запел:
и он часто-часто заморгал.
Мягко погас последний аккорд.
А потом гости просили петь еще и еще, и артист исполнял и старинные романсы, и новые песни, и гости размягченными голосами нестройно, но с чувством вторили ему. И это было так чудесно, что Грачев совсем разомлел и чувствовал одно из тех счастливых мгновений, когда душа прямо говорит с душой.
И когда сосед налил ему вина и все закричали: «Тост! Тост!» — он встал и сказал:
— Да сгинут каменные дубы!
Никто не понял. Все смотрели на него, ожидая пояснений. Артист подмигнул гостям: мол, хватил лишку — и сказал:
— Сядь, Леня.
А Грачев все стоял и упрямо повторял:
— Да сгинут каменные дубы!
НА РЕЛЬСЫ
Сквер на дворе длинный, вдоль всей стены. Хороший сквер. И кусты, и трава, и клумбы. И гриб с большой ядовито-яркой мухоморьей шляпкой, и качели. И два столика с врытыми в землю скамейками.
Каждый вечер в сквере — если тепло и нет дождя — как бы общее собрание. Восседают на скамейках жильцы из разных квартир, и идет неторопливая беседа. Обо всем. О внешней политике — достается тут Аденауэру и бундесверу на орехи, и о пенсиях, и о новой линии метро.
Но чаще — о делах, так сказать, местного масштаба. И больше всего, конечно, о детях. Сеня — тот молодец, учится хорошо и скромный, уважительный. Ритку что-то уж больно тянет в клуб моряков на танцульки. Девчонке недавно пятнадцать стукнуло, а уже туфельки на «гвоздиках», прическа «приходи ко мне в пещеру» и губы подмазаны. Нет, не к добру.
А Петька Горелов совсем от рук отбился. У матери трое, где ей одной совладать? А мальчишка сорви-голова, долго ли с плохой компанией спутаться?
На дворе ребята зовут Петьку «гориллой». То ли потому, что фамилия у него Горелов, то ли потому, что руки у Петьки длинные, до колен, и всегда как-то странно болтаются, ладонями наружу. И лобик у Петьки узенький, вдобавок челка на него свисает, почти совсем закрывает.
Вчера видели Петьку с Ленькой Кривым с Красносельского. Идут рядом, как дружки какие, а этот Ленька-балбес вдвое старше Петьки. Идут, у обоих к губам папиросы прилипли, кепочки-лондонки низко нахлобучены. Этот Ленька Кривой совсем отпетый. Собьет Петьку с пути.
Вот, говорят, на днях на Владимирской какие-то воры влезли в «Гастроном». Ни колбасы, ни масла, ни консервов не тронули. Взяли только восемнадцать бутылок водки. Ну, назавтра поймали воров. И оказалось — что б вы думали? — трое мальцов, лет по девять-десять.
— А зачем вам, — спрашивает следователь, — водка?
— А нам, — говорят, — дяденька, водка ни к чему. Мы ее вылили, а бутылки сдали, и на деньги те — в кино…
Вот. И смех, и грех!..
Иногда по вечерам в сквер спускался со своей «голубятни» — жил он на шестом этаже — Федор Тихонович, огромный плотный хмурый мужчина лет сорока. Приносил под мышкой шахматы. В беседах не участвовал. Садился за столик и расставлял фигурки.
Сразу же вокруг скучивались шахматисты. Федор Тихонович одного за другим выставлял противников. Болельщики смеялись, подтрунивали над очередным неудачником. И только когда Сенька, девятиклассник из пятьдесят шестой квартиры, садился за доску, наступала тишина. Начинался настоящий бой. Сенька имел второй разряд.
Серьезный парнишка этот Сенька. Читал он взахлеб. Все на свете знал. Память у него прямо какая-то невероятная. Кто-нибудь похвастает, что нашел огромный подосиновик, а Сенька сразу: самый большой гриб зарегистрирован в Америке. Высота его — полтора метра, диаметр шляпки — тоже полтора метра.
Зайдет разговор о кошках, Сенька, между прочим, сообщает: есть необитаемый остров в Индийском океане. На этом острове — десятки тысяч кошек. Питаются рыбой. А как попали на остров? Наверно, с какого-то судна после кораблекрушения.
Зайдет разговор о цветах, Сенька скажет: любопытный факт опубликован в «Огоньке». В одном саду осенью залили асфальтом площадку. А там раньше были посажены ирисы. И весной ирисы пробились сквозь асфальт. Во, силища! А ведь крохотные цветки…
Башковитый парень. И притом не какой-нибудь книжный червь. Знаете, бывают такие заморыши-вундеркинды? Нет, Сенька — плечистый, рослый, на кольцах «крест» держит — будь здоров!
Федор Тихонович и Сенька играют молча, сосредоточенно. Задумавшись, Федор Тихонович одним пальцем лохматит левую бровь. У него привычка такая: всегда одним пальцем и всегда левую.
