У любви краски свои - [9]

— Все это верно. Однако меня другое волнует: что, бесхозяйственностью заболели наши колхозники?

— Да как тебе сказать, Пётра? Возможно, болезнью это и не назовешь, но… равнодушия к общим колхозным делам — пруд пруди. Это нечего скрывать.

— И почему ж тогда на таких равнодушных сквозь пальцы смотрят?

— Во-он как думаешь, сынок! Очень даже душа моя болела за это, знай и наматывай себе на ус. И так, и эдак пробовал — ничего из задумок у меня не вышло. Ни шатко, ни валко делали свои дела, так работают и сейчас.

— Наша реальная жизнь порождает равнодушие.

— Не совсем разумею, о чем ты?

— Да здесь и обмозговывать особо нечего: общее — для всех, а не твое. Уясни для себя, Пётра: пока колхозники настоящими хозяевами себя чувствовать не будут на порученных им участках, большого от них не жди.

— Некоторые, возможно, и с полной отдачей сил трудились бы. Только что от того-то, ежели всем поровну платят. И тому, кто в поте лица работает, и тому, кто с прохладцей делает свое дело, как говорится, лишь часы отбывает. Выполненное нисколечко не волнует людей. Привыкли к такому укладу жизни: сколько сделано. Высокие ли, низкие ли урожаи, сколько надоили молока, сколько получили мяса — трава не расти, не за это производится оплата. Вот где скрыты корни бесхозяйственности.

— Дела-а. И что, по-твоему, нужно делать? Есть какой-то выход отсюда? Видишь ты спасительный маячок?

Иван Егорович не сразу ответил на вопросы сына. Молчал и Петр Иванович.

Мимо них по тропинке, протянувшейся перед домами, прошли две женщины. Отец с сыном поздоровались с ними, и Иван Егорович продолжил разговор:

— Ты академию окончил, сам смотри, как тебе быть. Прикинь про себя, что и как. Я к подобным мыслям пришел, пройдя большой жизненный путь.

— Это как прикажешь понимать?

— Так вот. Пока общее хозяйство колхозники не научатся воспринимать как свое, личное, добра не жди.

— Заставить следует.

— Э-э, Пётра, здесь понукания не помогут… Сокровенные мысли тебе выскажу: земли, фермы самим людям надо отдать. Без этого… — покачал головой. — Вон, сколько уж при власти Советов живем, методы работы же все не меняются. Только вести дела так, как делалось до сих пор, нельзя. И у меня кое-какие задумки по этому поводу были, да вот видишь…

— Послушай-ка, отец, ты мыслишь теми же категориями, что и некоторые профессора академии. Выходит, академический ум у тебя.

— Смейся, смейся над стариком. Я тебе высказал сокровенные свои мысли, которые уже давно вынашиваю в голове. Вожжи председателя колхоза тебе доверили, сынок, вот и думай сам, в какую сторону их дергать. Ежели что, и меня можешь спрашивать. Возможно, что и дельное иногда подскажу.

— Спасибо, отец, — Петр Иванович встал и, уже уходя, ласково сказал: — Ты отдыхай, воздух вон — свежий, теплый…

* * *

Сегодня после обеда Паксяськину позвонили из райагропрома, сообщили радостную весть: «Сятко» выделили гусеничный трактор и комбайн «Нива». Необходимо было взять счет на перечисление денег.

Петр Иванович зашел в бухгалтерию, поведал Пестову о приятной новости. Ожидал, что тот обрадуется. Никита Михайлович же, наоборот, сосборил лоб, брови аж задергались. Проворчал недовольно:

— Техника, она нужна была бы нам, только… карманы дырявые.

— Что, не осилим? — ошарашен был Паксяськин словами главного бухгалтера.

— Сам знаешь, сколько «Нива» стоит. Денег же у нас… Кот наплакал. Иди в госбанк, поди-ка снова в долг дадут?

Настроение у Петра Ивановича разом испортилось, и он быстро вышел из бухгалтерии. В кабинете не сел за свой стол, зашагал по комнате, прикидывая про себя, как же быть.

Именно с таким «кислым» видом и застал сына Иван Егорович, заглянувший в правление колхоза. Ивану Егоровичу в последнее время стало заметно лучше. Иногда он даже в магазин ходит. Правда, тяжелую ношу в руки не берет, а вот буханку-другую в пакетике все же принесет. Теперь в Лашмино редко кто сам хлеб печет — покупают в магазине. На пять близлежащих сел устроена одна пекарня. Оттуда ежедневно доставляют хлеб по магазинам. Поэтому приобретение хлеба Иван Егорович взял на себя: все дело, и он какую-то пользу приносит. Вот и сегодня купил две буханки хлеба и на обратном пути завернул в правление.

Отец сразу же заметил пасмурное настроение сына, спросил:

— Что-то не так?

— Да уж, именно «не так»… Ветер выдувает денежки из наших дырявых карманов. Вон, даже новый трактор не на что купить. Да-а, ума не приложу, как дальше быть.

— И не только у нас в колхозе, этих дыр в целом и в экономике страны полным-полно… Никак не залатаем их. Одно чем-нибудь прикроем — смотришь, другое открывается хуже прежнего. При таких условиях легкой жизнь председателей колхоза не бывает. Ни у кого.

— Куда ни кинь — всюду клин, одни нехватки, — уже остывая, согласился младший Паксяськин.

— Это уж точно. Зайдешь в магазин — тошнота одолевает при взгляде на пустые прилавки. Шаром покати. Это что, куда годится такое? Добрались до коммунизма…

Иван Егорович сплюнул даже. Ему вспомнились слова, которые когда-то сказал Хрущев. Якобы в восьмидесятые годы будем жить при коммунизме. Что есть мочи кричал глава нашего государства об этом, обещал: нынешнее поколение станет бесплатно ездить на транспорте, у каждого будет своя отдельная квартира, на столе будет столько еды, сколько кому захочется, работать человек пойдет туда, где найдет себе дело по душе. Намеченное это время подошло, вместо коммунизма же — пустые прилавки.