У - [58]

Мартин подхватывает:

— Вот и я тоже, как подумаю, что компьютерную игру можно остановить, так прямо зависть берет. Потому-то жизнь не может состязаться с игрой и всегда перед ней проигрывает.

Сколько раз Мартин сам стоял на вершине Стурхейе, обозревая тронхеймский фьорд, и думал: вот бы остановить этот миг… Как было бы здорово! Например, когда ты повстречал девушку. Ты только что увидел ее. Ну, скажем, в студенческом клубе неделю или две назад. Вы еще не успели поцапаться. Ты побывал у нее дома два или три раза, а она позавтракала у тебя, и вы сходили в кино или в театр, пьеса была так себе, и вы оба насчет этого согласны. Уже заходил разговор о том, чтобы ты познакомился с ее родителями, а она с твоими, но все это вроде бы не к спеху. Вы все время целуетесь, и жизнь кажется приятной и легкой. И тут ты нажимаешь на кнопку «сохранить игру». Отправляешь все это в память. Даешь название и складываешь в папку, чтобы потом вызвать. Ведь ты знаешь, что рано или поздно появятся проблемы. Может быть, не сегодня и не завтра, но рано или поздно они возникнут. Проблемы обречены возникать. Это, черт возьми, так же неизбежно, как то, что мы когда-нибудь умрем. В общем-то проблемы — это ладно, ничего особенного! Но иногда они принимают гипертрофированные размеры. Вы перестаете понимать друг друга, звереете и злобствуете. Беда в том, что мы не знаем, что будет дальше. Вот в чем загвоздка. Нам ничего неизвестно. Поэтому мы не знаем, как в том или ином случае умнее поступить. Мы даже не всегда понимаем, что мы чувствуем. И только задним числом сознаем, что поступили неправильно. Вот в чем была наша ошибка, говорим мы себе. Ужасно обидно понимать это, когда ты уже ничего не можешь поделать, потому что момент упущен. Он уже промелькнул. У тебя был шанс что-то предпринять, а ты его проморгал, потому что не знал, какие выйдут последствия.

Вот если бы можно было вернуться к тому, что было тогда, вернуться к тому моменту, когда появились проблемы, когда ты стоял на Стурхейе и за спиной у тебя ничего не было, и ты глядел на тронхеймский фьорд и видел его до самого моря, вернуться в тот миг, когда ты еще не успел засунуть в карман скомканный лист с написанными под горячую руку словами, надеть лыжи и, съехав по чудесному спуску, покрытому свежевыпавшим снежком, воротиться туда, где ездят трамваи и по улицам ходят девушки, где скопились все проблемы — представь себе, как это было бы гениально! Это же была бы совсем другая жизнь. Мы могли бы вернуться назад, вооруженные знанием о том, в чем была наша ошибка. Иными словами, мы находились бы в той же самой точке, что прежде, с теми же возможностями, но были бы уже умнее. Нам даже не потребовался бы безграничный объем памяти. Довольно было бы отключиться три раза в жизни. Остановить свою жизнь и вернуться назад. Для новой попытки. Всего три разочка! Никакой там вечной жизни и прочего в таком роде. Нет! Три раза, и все! И уж тогда держаться крепко. Не жульничать. Тогда жизнь не была бы такой беспощадной, хотя, надо думать, в ней осталось бы достаточно беспощадности даже на самый пуританский взгляд. Вероятно, ощущение времени стало бы тогда странным, ну и что из этого? Время и без того нелегкая ноша!

Мартин смотрит на нас.

— Ну, что вы скажете? — спрашивает он.

Костер уже почти догорел. Ингве, протягивая руку, обнимает Мартина за плечи.

Что тут можно сказать?

Это была первая ночь на острове.

Второй день

Проснувшись, я обнаруживаю, что в палатке никого нет, кроме нас с Мартином. Остальные куда-то разбрелись ночью. Должно быть, им стало жарко. Лежат, где кто пристроился, на пляже и возле кухонного стола. Эгилю есть что порассказать о сумасшедшей ночи с комарами и песчаными мухами. Он мало поспал. В самые тяжелые часы он даже подумывал, уж не податься ли в христиане. Дойдя до отчаяния, он взмолился, обращаясь к Богу: «Если Ты уберешь сейчас комаров и песчаных мух, я уверую в Тебя!» Но этого не случилось. История не раз доказала, что небезопасно испытывать Бога такими просьбами. Пора бы Эгилю знать.

Меня насекомые не особенно донимали. И товарищи сообщают только о спорадических укусах. Эта дискуссия обещает стать регулярной. Как потом выяснится, я буду на протяжении всего нашего пребывания на острове отрицать существование песчаных мух. Эгиль, в свою очередь, останется при убеждении, что я ошибаюсь. Ясно, что здесь есть какие-то мелкие насекомые. Крошечные, как мошка. Но все же они не невидимы. Таков предмет спора. Эгиль утверждает, что они невидимы, слишком мелкие, их нельзя различить невооруженным глазом. Иными словами, он говорит о трех основных супостатах: комарах, мошках и песчаных мухах. Я считаю, что речь идет о двух: комарах и мошках. Для меня песчаные мухи и мошки — одно и то же. Мы так никогда и не придем к единому мнению. Но мы стараемся. Вот как оно будет дальше.

Ингве предлагает устроить у нас букмекерскую контору, которую мы будем держать по очереди. Надо сделать денежные ставки на наше психическое здоровье, считает Ингве. Кто-нибудь рано или поздно непременно спятит. Без этого не обойдется. А поскольку мы не знаем, когда это произойдет, то лучше заключить пари не откладывая. Получится вроде ежедневного тотализатора. Шансы определяются, исходя из состояния психического здоровья на данный день. Так, например, Эвен сегодня выглядит крепким, несокрушимым, как скала. Следовательно, у него шансы на выигрыш ниже. Поставив сегодня деньги на Эвена, ты рискуешь проиграть. А вот у Эгиля, напротив, была изнурительная ночь, и, следовательно, делая ставку на него, ты имеешь больше шансов выиграть. Между прочим, можно ведь нарочно приставать к нему и раздражать, и тогда к вечеру он сорвется. Букмекер освобождается от других поручений, пускай носится с деньгами, заткнув за ухо карандаш, предлагает Ингве. Тут я занял жесткую позицию. Заявил: «Нет!» Не хватало нам внутренних раздоров! Если кто будет сходить с ума, его личное дело. Нечего на этом наживаться. Хорош бы я был руководитель, если бы допустил нечто подобное! Ингве недовольно ворчит, он же только выдвинул предложение, а я говорю: «Вот и ладно». Любые предложения будут встречены с благодарностью, но я оставляю за собой право отклонять неудачные. И поскольку уж начался этот разговор и настроение у нас с Ингве все равно было испорчено, я заодно решил его попросить, чтобы он перестал без конца говорить о Гвинет Пэлтроу. Последние несколько дней он непрестанно вспоминал, как она строила хижину, и как добывала пищу, и как делала то да се, и какие мысли высказывала, — мне, честно говоря, порядком поднадоело все это выслушивать. Не хочу я слушать, как он сравнивает нашу амбициозную исследовательскую экспедицию с какой-то жалкой парой ночевок этой Пэлтроу, которые к тому же были совершенно безопасны и целиком и полностью подстроены по заказу журнала «Мари-Клер».