У королев не бывает ног - [50]

— Факт? — переспросил Петр.

— Факт! — подтвердил Джованни. — Ты вообще представляешь, сколько мы с собой везем? В шкатулке, помимо прочего, перстень Цезаря Борджа, в нем — бриллиант с голубиное яйцо, а еще собольи шубы, и бесценные картины, которые падре хранил при себе свернутыми в рулонах, среди них — подлинная «Мона Лиза» кисти божественного Леонардо, и золотые слитки, и рукопись Диоскорида Педания, за которую в свое время падре заплатил такие деньги, что всем чертям сделалось тошно.

Так ехали они все дальше и дальше, пока не добрались до Вены.

Город, называемый также Виндобона или Флавиана, был небольшой, но добротный и безукоризненно чистый, поскольку от домов, расположенных вблизи Дуная, помои по трубам отводились прямо в реку, а от домов, стоявших далеко от берега, — в особые закрытые рвы, называемые сенкрубнами, или выгребными ямами; вольного разгуливания поросят по улицам здесь не терпели. Город был укреплен валами и стенами, рвами, насыпями и бастионами, столь основательными, что в свое время они играючи выдержали напор лютых орд турецкого султана, так что тому пришлось с позором воротиться восвояси с сотней тысяч военного люда. Высокая башня епископского храма святого Стефана слыла главным украшением и ориентиром Вены, которая, впрочем, во всем, вплоть до упомянутых выше достопримечательностей, была обычным городом, с четырьмя большими рыночными площадями; на одном из рынков продавался хлеб, на другом — фрукты и коренья, на третьем — рыба, а на четвертом, так называемом новом, — зерно. Перед укреплениями, как мы говорили выше, протекала река Дунай, самая широкая, самая глубокая и самая стремительная изо всех европейских рек, и через нее было перекинуто несколько деревянных мостов, самый большой из которых вел к главным воротам города, называвшимся Замковыми; этот мост был знаменит тем, что каждый год, во время ледохода, обрушивался в воду и через Угорскую землю несся до самого Скифского моря (тогда оно еще не называлось Черным), куда Дунай и впадает; несколько лет назад во время такого разрушения на этом злополучном мосту лишился жизни сам господин Иоахим из Градца, канцлер Королевства Чешского.

Петр с Джованни проехали по этому мосту, на сей раз капитально отремонтированному, опять-таки заняв место во главе процессии, и оттуда, поскольку Джованни хорошо держал в памяти топографию Вены, уверенно добрались до просторной площади, раскинувшейся перед иезуитской коллегией; там продавали хлеб, но лучшим украшением площади являлся удачно поставленный и пышно отделанный дворец семьи барона Гайнесбурга; построенный в итальянском стиле по образцу прославленного palazzo Diamanti[31] в Ферраре, он отличался от него лишь тем, что вместо мраморных, в форме алмаза обтесанных пластин на фасаде феррарского дворца, здесь, применительно к скромным венским масштабам, алмазы были только изображены темно-коричневой и беловатой краской на светлой штукатурке; но и это выполнено было очень и очень хорошо. Увы, радость обоих путников, достигших первой значительной цели своего путешествия, была омрачена одним непредвиденным обстоятельством: все окна великолепного здания оказались закрыты деревянными ставнями, так что создавалось впечатление пустоты и заброшенности; впечатление это усилилось у путников при виде запертых ворот; даже после того, как Джованни постучал по этим воротам бронзовой ручкой в форме головы тритона, дом остался безмолвным и тихим, и только когда он обрушил на ворота целый град ударов, а Петр громыхнул по ним рукоятками своих пистолетов, да так, что один их них выстрелил и повредил изображение амура, сидящего на карнизе, в левой створке ворот открылось зарешеченное оконце, из которого по частям, поскольку окошко было маленькое, высунулось взбешенное мужское лицо, сперва — глаза, а потом губы; на венском диалекте эти губы прошамкали нечто о хулиганах, бандитах, негодяях, на которых он, говорящий, пошлет бирючей, надсмотрщиков и так далее.

— Я — граф Гамбарини, — твердым голосом произнес Джованни, — и желаю беседовать со своим дядей бароном фон Гайнесбургом.

Эти слова произвели впечатление на показавшегося в оконце человека, и, по-видимому, благоприятное, но не столь сильное, чтобы он тут же распахнул ворота и рассыпался в извинениях.

— Вы ошиблись адресом, — проговорил он. — В данный момент господин барон в отсидке и, сдается мне, проведет там довольно много времени, а что с ним будет дальше — Бог весть.

— В какой такой отсидке? — спросил Джованни, не поняв этого грубого выражения.

— Я хотел сказать, что он сидит, — поправился муж, стоящий за оконцем.

— Где сидит? — изумился Джованни, все еще не понимая.

— За решеткой, черт подери, в кутузке, в холодной, — пояснил сторож. — Но коли любопытствуете доподлинно все узнать, то завтрева здесь — открытая распродажа имущества.

— Но это немыслимо! — возмутился Джованни.

— Что верно, то верно, господин граф, немыслимо, но это так, — подтвердил муж у оконца. — Мне неизвестно, почему он арестован, но толкуют, прошу прощения, будто господин барон воровал.

— А где же госпожа баронесса? — спросил Джованни.