У королев не бывает ног - [140]

— Се n'est rien[158], только спокойствие, — сказал он Петру, когда тот нервно схватился за меч, лежавший на столе. — Они приехали с севера, из Губбио, а не из Перуджи.

Всадники остановились перед трактиром, и один из них позвал трактирщика, настойчиво требуя корма для лошадей. Капитан д'Оберэ опустил бокал, из которого только что потягивал вино, со звоном поставил его на стол.

— Mille tonnerresi[159]. Этот голос мне кажется знакомым.

— Мне тоже, — сказал Петр, вставая и обнажая меч.

— Такой цыплячий визгливый голос может быть только у Дзанкетти, — заметил капитан, — но это невозможно.

Дзанкетти, как мы помним, был тот несчастный молодой человек, которого во время своего первого посещения страмбских казарм Петр застиг в момент, когда он под команду капитана пытался выстрелить из мушкета, тот самый недоносок, протеже Джованни Гамбарини.

— Почему невозможно? — спросил Петр. — Вероятно, Джованни уже донесли о том, что мы ему готовим, и было бы совершенно естественно, если бы он послал мне навстречу своих людей, чтобы те где-нибудь по дороге втихомолку свернули мне шею.

— On verra, поживем — увидим, — сказал капитан д'Оберэ, протянув руку за своим ремнем, который висел на крюке у окна.

И они действительно увидели, так как буквально в ту же минуту в проеме дверей, словно картина в раме, появился коротышка Дзанкетти во всей своей красе. Обнаружив Петра и капитана д'Оберэ, он страшно испугался и тут же взвизгнул:

— Здесь они! — и немедленно исчез.

Петр подскочил к двери, которую Дзанкетти захлопнул за собой, рывком распахнул ее, и тогда из темного коридорчика, куда она вела, раздались два выстрела. Одно мгновение у Петра было чувство, словно его дубиной ударили по голове, потом все исчезло.

Через непродолжительное время, когда беспамятство, прерываемое беспорядочными снами или видениями, в которых важную и какую-то подозрительную роль играла мифическая птица грифон с герба города Перуджи в сочетании с веселым дракончиком из папского герба, Петр обнаружил, что он лежит в постели, а рядом с ним на узкой скамеечке сидит пожилой человек с обвислыми щеками, солидным брюшком и держит его, как это делают доктора, за правую руку, нащупывая пульс; левая рука Петра была замотана бинтом, голова его тоже была забинтована. В изножье его постели, опершись о стену, стоял миловидный юноша из Перуджи, который первым записался в солдаты под именем Алессандро Барберини.

— Барберини, что ты здесь делаешь? — спросил Петр голосом, до сих пор еще нетвердым и слабым. — Как ты сюда попал?

Юноша улыбнулся.

— Его Высочество запомнили мое имя, — ответил он, — я ведь сразу сказал, что Его Высочество парень хоть куда.

— Я тебя спрашиваю, что тебе здесь нужно?

— Что мне здесь нужно? — переспросил Барберини с удивлением. — Да разве я не завербовался в войска Вашего Высочества? Здесь почти все, кого капитан записал, около пятидесяти человек, и все готовы служить Вашему Высочеству.

— «Perusini superbi, boni soldati», — вздохнув, прошептал Петр, чувствуя слабость и облегчение. — Ты, Барберини, первым записался ко мне на службу и первый, кто меня назвал моим новым титулом. Этого я никогда не забуду.

— Спасибо, — сказал Барберини. — Я приложу все силы, чтобы оказаться достойным того доверия, которое Ваше Высочество проявляют ко мне.

Головорез, писать не умеет, а выражается, как заправский придворный, подумал Петр.

Потом Барберини рассказал, как после отъезда Петра и капитана из Перуджи друзья Барберини, без лишних слов и размышлений, решили улизнуть от подесты, потому что им уже опротивело жить под властью этого негодяя, и пустились в путь за Его Высочеством герцогом Страмбы: Его Высочество, мол, на всех нас произвел сильное впечатление, когда под самым носом у подесты спалил список с нашими именами, хоть мы и знали, что, есть список или нет, подеста без труда допытается, кто завербовался, и начнет за это карать, штрафовать и преследовать. Ну вот все незаметно и скрылись из города, как только это стало возможным, а его, Барберини, выслали вперед, чтобы он задержал Петра и капитана, потому что у большинства нет лошадей, а у него, Барберини, кобыла резвая, будто даже арабских кровей. Уже смеркалось, и Барберини предположил, что застанет Его Высочество и капитана в Скритте, где они, по всей вероятности, остановятся переночевать в тамошнем трактире, и действительно, он их там застал, но, maledetto[160], в каком положении! Капитан сражался с четырьмя солдатами, собственно, с двумя, потому что двух он уже уложил, но из левого плеча у него струилась кровь, и он выбивался из последних сил; Его Высочество лежал на земле, раненный в голову.

— Не раненый, — поправил фельдшер. — Пуля только царапнула его, но было довольно и этого.

— Словом, с окровавленной головой и оторванными пальцами, — сказал Барберини.

— Только с одним оторванным пальцем, — уточнил фельдшер, — другой мне удалось спасти. Может, палец не будет так подвижен, как раньше, но господин — не арфист и не играет на свирели.

— Ну, так я обнажил меч, — продолжал Барберини, — но прежде одного из солдат проколол сзади копьем, а потом…