У кладезя бездны. Часть 3 - [77]

Никто, практически никто, кроме тех, кто подкупом и террором вершил историю мира конца семидесятых, мира накануне большой, так и не состоявшейся войны, не знает, как епископ Кракова, только что восстановленной самостоятельной епархии, стал Папой Римским.[45] Но все знают, какова была цена.

Практически сразу после избрания — Папа столкнулся с тяжелейшим кризисом. В Италии, стране, в которой находился город-государство Ватикан — началась гражданская война, пере6росшая в кровавую операцию по замирению, известную как Гладиатор, Гладио. Только что избранный Папа — с балкона Собора видел боевые вертолеты над Римом, видел танки на улицах. Несколько человек нашли спасение в Ватикане, их не выдали — но с той поры рейхсвер выставил посты с бронетранспортерами по периметру Ватикана — ради безопасности.

До сих пор — Папа помнил ужас, который он испытал во время молитвенного служения в Замке Святого Ангела…

Это было тогда, когда город был «освобожден», кровь войны уже пролилась и осталось пролить лишь кровь террора. Замок Святого Ангела не был церковью, он был средневековым замком, построенным как убежище для Пап в случае военного нападения на Папскую Республику. Папы — лишились этого замка по договору с Муссолини, уничтожившего Папскую Республику. От Площади Святого Петра до Замка Святого Ангела раньше была крытая галерея, потом она была разрушена и теперь это были широкая улица Виа дела Консилиационе, находящаяся вне пределов Ватикана. По договоренности, Папа должен был пешком пройти по этой улице и во дворике Замка Святого Ангела помолиться за души убиенных в ходе кровавой революции. Рейхсвер выделил в защиту Папы несколько штурмов десантников из числа элитной Первой парашютно-десантной дивизии рейхсвера. Опытные, хорошо вооруженные, готовые стрелять профессионалы, они взяли Папу в кольцо еще на площади и так и повели. Оружие было на боку, и каждый готов был броситься на Папу и закрыть его своим телом, как только увидит ствол или гранату — но со стороны, казалось, что Папа идет под конвоем. Он все это помнил… перед тем, как ступить на улицу, он посмотрел наверх, надеясь на Божие знамение — но увидел лишь висящий чуть вдалеке вертолет и германских снайперов, оседлавших уличные крыши, их было так много, что не сосчитать. И молчание. Страшное, мертвящее молчание. Люди, которые пришли увидеть Пастыря — молчали. И это молчание — было страшнее любых обвинительных слов…

В мае восемьдесят первого года — жизнь Папы едва не оборвалась в результате покушения на него совершенного на площади перед собором Святого Петра. Он приветствовал верующих стоя в открытой машине, когда из толпы протянулась рука и грянули выстрелы. Он тогда потерял полтора литра крови и чудом выжил. Террористом оказался итальянский анархист. Его быстро умертвили в тюрьме, и никто так и не задался вопросом — а кто дал ему в руки оружие и отправил убивать.[46] Но Папа — знал это, немногочисленные верные люди узнали это от самого террориста. И знание его — останется с ним на всю его оставшуюся жизнь.

Теперь, с высоты прожитых лет, умирающий в замке Гандольфо Папа видел дела рук своих, и дела эти — приводили его в ужас…

Мы ни в чём не подаём повода для преткновения, чтобы в нашем служении не было изъяна но во всех отношениях рекомендуем себя как Божьи служители: в стойкости во многом, в бедах, в нуждах, в трудностях, в побоях, в тюрьмах, в беспорядках, в трудах, в бессонных ночах, во времена без пищи, в чистоте, в знании, в долготерпении, в доброте, в святом духе, в нелицемерной любви, в правдивых словах, в Божьей силе; с оружием праведности в правой и левой руке, через славу и бесчестье, отзывы недобрые и отзывы добрые; как обманывающие, и всё же правдивые; как неизвестные, и всё же узнаваемые; как умирающие, и всё же вот — мы живы; как наказываемые, и всё же не отданные на смерть; как опечаленные, но всегда радующиеся, как бедные, но обогащающие многих; как ничего не имеющие, и всё же обладающие всем.

Наши уста открылись для вас, кори?нфяне, наше сердце расширилось. Вам не тесно в нас, но тесно вам в ваших же нежных чувствах. А потому воздайте тем же, — говорю как детям, — расширьтесь и вы.

Не впрягайтесь в неравное ярмо с неверующими. Ведь какое общение может быть у праведности с беззаконием? Или что общего у света с тьмой? Да и какое может быть единодушие между Христом и Велиа?ром? Или какую долю имеет верный с неверующим? И какое согласие может быть между Божьим храмом и идолами?[47]

Идолы…

Сейчас, умирая, бывший архиепископ краковский понимал, что он не сделал самого главного. Он не выполнил Божьей Воли, данной людям в Фатиме, Португалия в тысяча девятьсот семнадцатом году. Он поставил личное выше божественное, свои страсти — выше служения Ему. Он так и не смог простить Россию. Простить за то, что она сделала с его народом, за двести лет оккупации Польши, за пролитую в родную землю кровь. Переступить, стать выше этого, протянуть руку — а ведь в пророчестве ясно было сказано, что только Россия — способна предотвратить Конец Света. Конец Света, предсказанный многими, в том числе ирландским монахом — ясновидцем по имени Малахия. Вместо этого — он присоединился к войне против России и вел ее долгие двадцать с лишним лет своего пастырского служения. Тем самым — приближая ужасный конец.