У кладезя бездны. Часть 3 - [79]
Очень просто осуждать, сидя на вращающемся стуле перед компьютерным монитором и барабаня по клавишам. Я осуждаю! — это звучит гордо. А теперь представьте себе такую ситуацию. Некогда большой и сильный народ, имеющий одну Родину, но потерпевший поражение и развалившийся на три части. Народ, долгое время находившийся под чужеземным игом. Народ, который терпел под боком партизанскую, а потом и террористическую войну — а ведь известно, что подобные войны всегда ведутся за счет народа. Народ, более развитый, чем православные сербы и оставшиеся мусульманами бошняки. Большая его развитость была предопределена, во-первых, прямым выходом в Средиземное море и возможностью вести торговлю, а так же родством религии с Италией и с властями в Вене, что торговлю изрядно облегчало. Хорваты жили на самой границе, а потому именно из их народа набирались граничары — территориальное ополчение наподобие нашего казачества, из которого состояло до трети австро-венгерской армии.
А рядом — сербы. Никак не желающие признать господство Вены — что выливалось в террористические акты с одной стороны и карательные предприятия с другой. Убийцы, никуда не выходящие без револьвера — по воспоминаниям, белградские парки в начале двадцатого века просто сотрясались от стрельбы, стреляли от стариков и до самых юных подростков. Власть в Сербии фактически держала террористическая организация Черная рука — едва ли не первое именно террористическое объединение в Европе. А ведь конфликт сербов и хорватов был очень острым, именно потому что народы были родные — предательство, переход в другую веру родного всегда воспринимается намного болезненнее чем чужого. И что прикажете делать хорватам? Тем более что и границы нет, и нападения каждый день (а в Сербию все те годы едва ли не все преступники Европы) прибывали.
Так что — доктор Анте Павелич, неплохой по воспоминаниям современников юрист — был вовсе не тираном, не маньяком, не убийцей. Он просто сделал то, чего и хотели хорваты, чего хотело большинство хорватов — раз и навсегда решить вопрос с непокорными и опасными сербами у себя под боком. Совсем не просто так — именем доктора Павелича называлась в Аграме и одна из основных улиц и стадион, и совсем не просто так — подростки гордились форменными нарукавными нашивками усташей. Теми самыми, которые они надели на встречу с Папой — Папа в этом городе был не менее знаменит, чем доктор Павелич…
Для того, чтобы предоставить Папе возможность выступить перед горожанами, сначала планировали использовать стадион имени Павелича, он после реконструкции вмещал шестьдесят тысяч посетителей. Но оказалось, что и этого мало — и встречу перенесли на Аграмский ипподром, где для встречи сколотили высокую сцену. Но и тут — мест было мало, счастливчики в первых рядах — едва держались, потому что толпа напирала и напирала. Другим счастливчикам — посчастливилось занять места на многоэтажках неподалеку, на крышах, на верхних этажах — места на балконе продавали по пять тысяч крон. Кто-то уже сорвался с крыши — но на это никто не обращал внимания. Бронированную машину Папы едва не перевернули на подъезде к стадиону, потом, какое то время ее буквально несли на руках. Весь город был украшен белым и светло-желтым, в воздухе плыли вырвавшиеся из рук шары этих цветов. Этими же цветами — была оборудована и трибуна, на ней возвели большую кафедру с прозрачным, пуленепробиваемым стеклом, скрывавшим Папу целиком. Появление папы на трибуне встретили восторженным ревом, не смолкавшим, наверное, минут двадцать, в воздух полетели шары. Но теперь никто не кричал, мертвая тишина стояла над стадионом. Папу слушали в напряженной тишине…
… Здесь и сейчас я обращаюсь к обоим вашим народам, сербскому и хорватскому! Я говорю вам — покайтесь и вам будет даровано прощение, ибо Господь милосерден! Я говорю вам — протяните друг другу руки, и пусть в них не будет ни камня, ни ножа, ни пистолета — ведь все вы братья, братья во Христе! Здесь и сейчас, в скорбный день Видовдана я говорю вам — простите друг друга, не держите в душе зла, ибо…
Видимо, для кого-то из радикалов, стоящих неподалеку от трибуны, упоминание дня Святого Витта, любимого праздника сербских националистов, да еще в таком контексте стало последней каплей — в трибуну полетел башмак. Никто просто не взял ни камней, ни арматуры — и в бессильной злобе он кинул в Папу, которого счел предателем свой башмак. И сделал это зря — ни полиция, ни кто-либо другой не успели. Заячий вскрик — и усташ исчез во вспухшем и моментально успокоившемся людском водовороте.
Папа же — сделал и вовсе немыслимое. Микрофон был радиофицированным, без провода, просто он стоял на подставке, чтобы было удобно произносить речь. Удивительно резким для его возраста, решительным движением — Папа выхватил микрофон, сделал несколько шагов — и вышел из-под защиты бронированного стекла, встав на краю трибуны.
Вот я! Если кто-то хочет стрелять — стреляйте! Если кто-то хочет убить — убейте! Убейте же меня, если кому-то еще не надоело лить кровь! Вот он я — перед вами! Я здесь!
