У каждого свое зло - [21]

Несмотря на пробки, приехал он к себе на Дмитровку вовремя. Прошел, здороваясь на ходу, коридором третьего этажа, слава богу, не встретив по дороге никого из верхнего синклита, и с легким изумлением обнаружил в своем предбаннике весело улыбающегося ему навстречу Турецкого. Следователь по особо важным делам, похоже, развлекал тут его секретаршу, потому что той понадобилось несколько мгновений, чтобы вернуть лицу то официально-замкнутое выражение, которое Константин Дмитриевич видел на нем с утра до вечера. А если честно, он его просто не замечал, это выражение, как почти не замечал и саму владелицу лица; чего уж лукавить, она жила в его сознании как какое-то не вполне одушевленное существо, не имеющее ни пола, ни индивидуальности, ни какой-либо иной жизни, кроме служебной, наверно, как раз потому-то выражение лица, которое она не до конца от него успела скрыть, и остановило его внимание. Тем более что рядом отсвечивал Саня Турецкий, визит которого вовсе не планировался. Стало быть, его привели сюда обстоятельства чрезвычайные. Ну, и какие же? Уж не снятие ли Бирюкова?

— Привет честной компании, — сказал Меркулов, подозрительно щуря глаза и идя к Турецкому с протянутой для приветствия рукой. Осведомился на ходу на всякий случай у секретарши: — Хозяин еще не спрашивал?

— Да что вы, Константин Дмитриевич, — ответила та, — еще ведь без двух минут десять!

Вообще говоря, это было уже амикошонство — получалось, что секретарша как бы обсуждала с ним достоинства нового начальства: разве ж, мол, он может появиться раньше начала официального рабочего дня, этот дундук? — вот как примерно можно было толковать ее слова. Но, хотя, вообще, такое начинание следовало пресечь на корню, Константин Дмитриевич сделал вид, что ничего не заметил.

— Значит, не вызывал? — переспросил он. — Ну и ладно. — И переключился на Турецкого — Ты чего тут сидишь с утра пораньше? Дело или так, проведать забрел?

— Ага, проведать, — согласился Турецкий, вставая.

— Ну, пошли. — И Меркулов гостеприимно распахнул перед старым другом дверь своего кабинета.

— Ты, Саня, все же чего прибежал-то? — снова спросил он, когда они остались вдвоем. — Давай говори с ходу, а то мне вот-вот, думаю, совсем не до тебя будет.

— Вот потому и прибежал, — хмыкнул Александр Борисович, пытливо вглядываясь в лицо друга.

Тот так же пытливо в свою очередь посмотрел на него.

— Ты, никак, жалеть меня прибежал, что ли? Ты чего, Саня?

— Ну да, тебя, пожалуй, пожалеешь, бугая такого! — уклончиво ответил Турецкий. — Тут впору о своей собственной шкуре заботиться, а ты все о себе да о себе, любимом… Ты лучше скажи по старой дружбе — что происходит-то? На каком мы сегодня свете?

— А что такого особенного происходит? — невинно изумился Меркулов.

— Да ты чего Ваньку-то валяешь, Костя? Ты мне еще лапшу на уши повесь, будто ничего не знаешь о снятии Бирюкова!

— Ну, знаю. Не пойму только, тебя-то что взволновало?

— Так ведь он же твой назначенец, Колька-то Бирюков, разве нет? Разве не ты, старик, курируешь это долбаное «кремлевское» дело? За него же, за дурака, беспокоишься, а он…

— Ага, значит, все-таки пожалеть пришел!

— Ладно тебе! Жалеть, сочувствовать — это все слова. Во-первых, пришел спросить, не нужно ли тебе чем помочь. Если мы со Славкой можем тебе помочь — ты скажи. За нами, как понимаешь, не заржавеет. Это одно. А во-вторых, пришел я к тебе, чтобы понять — с твоей, конечно, высокоумной помощью, — мы что, снова в прошлое возвращаемся? Нет, ты морду-то не вороти! Могу я тебя, блюстителя закона, спросить об этом? Ведь что выходит: раз начальство ворует — ты его трогать не моги! Генеральный зацепил верхнее начальство — его раз, и скинули. Ты назначил следователя, только он к жареным фактам всерьез приблизился — его раз, и на заслуженный отдых. А теперь вот тебя через коленку гнуть будут, верно? Мигнул кто-то в Кремле — и нету никакой наверху коррупции, и нету уворованных у казны, у народа сотен миллионов долларов.

Меркулов поймал себя на том, что слушает друга с каким-то явно мазохистским удовольствием: знал, что Саню надо бы остановить — ведь наверняка у него в кабинете уже стоит прослушка, во всяком случае, такое вполне возможно, долго ли сунуть тут куда-нибудь «жучка», — но, честное слово, не хотелось прерывать все эти страстные словоизвержения. Ведь точно так же, наверно, выпускал бы пар и он сам, если бы сидел не в своем кабинете, а где-то еще, да за кружкой пива…

Так что внезапно затрезвонивший на его столе городской телефон был в этой ситуации даже каким-никаким спасением: звонок если и не помогал с ходу разрядить обстановку, то, по крайней мере, остановить монолог Турецкого смог сразу же. Надо же, Саня-то! Завелся, как комсомолец! Молодой еще, черт! Но на всякий случай Константин Дмитриевич все же поднял руку, призывая друга помолчать, пока он беседует.

— Константин Дмитриевич, — услышал он голос секретарши, — я не стала сразу докладывать, думала, что это не очень важно. Вам уже третий раз звонит какой-то ветеран, говорит, что он друг вашей семьи, и просит уделить ему всего две минуты. Что мне ответить?… Очень человек просит…