У каждого свое проклятие - [5]

– Прекрати, Нонка, свои штучки! – сразу рассердилась Марина. – Борис женат!

– И где ж его жена? Что-то не видно...

– Ну... они пока поссорились... но это не значит, что...

– А ты откуда знаешь, что они поссорились? – перебила ее Нонна и хитро прищурилась. – Ты же в роддоме была.

– Знаю... и все... – не очень уверенно ответила Марина.

Борис со своей женой Надей находились в перманентных ссорах-замирениях все то время, что Марина была знакома с Павлом. Вряд ли у них что-нибудь изменилось. А Нонка очень много на себя берет! Борис действительно самый интересный из братьев Епифановых, но это не значит, что все должны на него вешаться. Марине, например, он тоже нравится, но она же не строит ему глазки, хотя могла бы, учитывая то, что произошло между ней и Павлом... А Нонка пусть лучше мирится со своим Шуриком...

– А этот... второй... ну... Алексей... – опять зашептала ей в ухо Нонна. – Он что, тоже женат и тоже в ссоре со своей половиной?

– Нет, – покачала головой Марина. – Алексей пока холост, но у него есть девушка, так что ты лучше не лезь...

– Ну во-о-от... туда не ле-е-езь, сюда не ле-е-езь... – протянула Нонна. – Пойти, что ли, Пашку твоего соблазнить?

Она вкусно потянулась всем своим крупным телом, встала с дивана и присоединилась к живописной группе тетешкавшихся с Марининым сыном. Освободившееся место тут же заняли родители двух сестер. Мать погладила дочь по плечу, поцеловала в щеку и сказала:

– Ты правильно рассудила, Мариночка. Ребенку нужен отец. Павлик очень неплохой человек. А семья... она не сразу строится... Притереться друг к другу надо, приспособиться... Ты не торопись...

Марине не хотелось разговаривать на эту тему, поэтому она встала, подошла к сыну и заявила забавлявшимся с ним родственникам:

– Мне его надо покормить!

Все мгновенно замолчали, проникнувшись торжественностью момента, и расступились. Марина нагнулась к сыну, и тут же куда-то пропали все ее семейные проблемы. Это крохотное существо, оказывается, могло заменить ей сразу всех. Не надо ни мужа, ни отца с матерью, ни сестры... Был бы с ней только этот ясноглазый малыш...

Когда она кормила сына в спальне, где так несчастливо началась ее семейная жизнь, в дверь заглянул Павел.

– Можно посмотреть? – шепотом спросил он, готовый сразу отступить, если она не позволит.

– Зайди, – разрешила она, и Павел осторожно присел на стул напротив дивана.

Его лицо приняло то восхищенно-восторженное выражение, с которым обычно смотрят на Мадонну с младенцем.

– Как мы его назовем? – спросил он, и его голос от волнения сорвался на незнакомый Марине фальцет.

– Мне хотелось бы Ванечкой... Как тебе это имя?

– А что? Неплохо... Иван Павлович! По-моему, звучит!

Марина улыбнулась, и тут же ответно расцвело лицо Павла. Он пересел со стула на диван, осторожно обнял жену за плечи и напряженно застыл. Марина безрадостно подумала о том, что, в конце концов, ребенок насытится и ей придется общаться с мужем. Но ведь она сама решила вернуться к нему, чего уж теперь...

– Как тебе кажется, на кого он похож? – спросил Павел, прерывисто дыша жене в ухо.

– Не знаю... пока ни на кого... – ответила Марина и увидела, что сын выпустил сосок из ротика, окантованного молочной полоской, и мгновенно уснул.

Она повернула голову к мужу. Он неотрывно и сосредоточенно смотрел на ее обнаженную грудь.

– Врач сказал, что после родов... месяц как минимум ничего нельзя... Ты понимаешь? – поторопилась сказать Марина.

– Да... конечно же я все понимаю... – закивал Павел и с сожалением отвел глаза в сторону.

* * *

Застолье, официально посвященное рождению нового Епифанова, а неофициально – возвращению блудной жены в мужнин дом, для Марины тянулось долго, нудно и утомительно. Во-первых, она еще чувствовала себя довольно слабой после родов. Во-вторых, ей не нравились взгляды Алексея, которые он искоса бросал на нее. В-третьих, она жалела отца с матерью. Они чувствовали себя в этом доме стесненно и неловко. Марина видела, что отец постоянно промокает платком испарину, выступающую на лбу, а мама не знает, как ей лучше сложить руки: то ли замком на коленях, то ли как-нибудь половчее пристроить их около тарелки. А больше всего Марину раздражала Нонна, которая напропалую кокетничала с Борисом. Борис снисходительно улыбался, поглядывая на Маринину сестру, и за тонкую высокую ножку крутил в ловких пальцах пустой фужер.

* * *

Маринин сын, которого все-таки назвали Ванечкой, оказался очень слабеньким и болезненным. Он нырял из одной болезни в другую без всякого перерыва. Поначалу у него никак не хотела заживать пупочная ранка. Марина рыдала в голос, стирая крошечные окровавленные рубашечки и распашонки, без устали обрабатывала ранку дезинфицирующими растворами и посыпала антибиотиками. Не успела она победить эту напасть, как весь ротик малыша обкидала молочница. За молочницей последовала страшная воротниковая опрелость, потом началось кишечное расстройство, за ним – гнойный отит.

Марине с Павлом некогда было думать не только о гармонии собственных сексуальных отношений, но и вообще о чем-либо другом, кроме грязного белья, присыпок, притирок, лекарств и бутылочек прикорма. Они оба недосыпали и в самом буквальном смысле валились с ног от усталости. Стоило кому-нибудь из них присесть, временно сдав вахту другому, как сразу одолевал тяжелый дурной сон, после которого приходилось вставать еще более разбитым. Марина была благодарна мужу за то, что он безропотно нес этот крест. Он всегда вставал к малышу ночью, если она с дрожью в голосе шептала ему: