У истоков Золотой реки - [52]

Цареградский остановил караван и под сыплющейся снежной крупой вновь раскрыл свою карту. Несмотря на ее бесполезность в деталях, общую ориентировку главных долин она все же показывала. Теперь, когда ущелье распрямилось, стало ясно, что они идут по ложному пути. Пройди они еще километров пятнадцать, и перед ними показалась бы долина Талой. Игнатьеву даже померещились знакомые очертания тальских вершин на прояснившемся горизонте.

— Ну что же, товарищи, — тяжело вздохнув, произнес Цареградский. — Как это ни печально, но мы заблудились. Придется возвращаться назад, к перевалу, и выбирать ущелье, идущее на юг.

— Сразу нам не выбраться, — возразил промывальщик. — Давайте выберем площадку с травой и дадим роздых коням да и сами попьем чайку. Все равно день потерян.

— Нет, нельзя нам этого делать, Евгений Иванович. Мы не

успеем тогда спуститься в долину Хеты и поневоле заночуем на перевале без дров и воды. Посидим немного, покурим и тронемся обратно!

К счастью, подъем оказался более легким, чем спуск, и к четырем часам дня весь караван благополучно выбрался обратно на перевал. Потеряв почти целый день, путники были все же рады, что у них остается по крайней мере еще два-три часа, чтобы спуститься в долину Хеты. Теперь, наученный горьким опытом, Цареградский тщательно осмотрел все начала отходящих от водораздела ущелий. В поздние сумерки они спустились к опушке леса и заночевали на ровной, густо заросшей травой поляне. Направление долины, а также то, что темные глинистые сланцы сменились хорошо знакомыми светлыми вулканическими породами, показывало, что они находятся на правильном пути и что их лагерь действительно разбит в долине Хеты. Теперь руководитель отряда мог спокойно вздохнуть. Страх непоправимо заблудиться наконец спал с его души, и он знал, что за оставшееся время доберется до Олы. Кроме того, он убедился, что перевал с Мякита на Хету вполне проходим, и был уверен, что проверенный им вариант шоссейной трассы в будущем окажется самым благоприятным благодаря выигрышу в расстоянии и по условиям рельефа.

Последние переходы

На следующее утро Цареградский был разбужен шумом голосов за палаткой.

— Заходи с другой стороны! — кричал Игнатьев. — Хватай его, хватай! Ну вот, опять упустил!

— Схватишь его, проклятого, — басил Гарец, — он же скользкий, как черт!

За палаткой сияло солнце. Прошедшая ночь была морозной, и воздух еще не отогрелся. Лед сковал воду в ручье и перехватил течение на перекатах. В одном из чашеобразных водоемчиков застряло несколько крупных хариусов. Промывальщик и рабочий разбили ледяную корку и теперь метались вокруг глубокой взбаламученной лужи, пытаясь выловить рыбу руками. Но хариусы раз за разом проскальзывали у них между пальцами и, ударив хвостом, скрывались в мутной воде. В стороне стоял Алексей и равнодушно смотрел на возню.

— Стойте, ребята! — Геолог подошел к луже. — Так у вас ничего не получится. Только рыба вся изобьется о камни и вы промокнете до нитки.

— Как же иначе? — буркнул Гарец. — Сети-то нет!

— А вот как! — Цареградский быстро стащил с себя рубаху и, завязав рукава и ворот узлом, наклонился над водоемчиком.

— Заходи, Яша, с другой стороны и гони рыбу сюда палкой. А ты, Евгений Иванович, держи рубаху за другой конец!

Через четверть часа хариусы все до одного были выловлены, и путешественники вкусно позавтракали перед отходом.

На солнечной стороне долины снег почти полностью растаял, но в тени камней и кустов еще белели небольшие островки. Хотя люди подвигались к югу, зима шла за ними следом, наступая на пятки. В глубоких ложбинах ущелья снег уже лежал массивными сугробами. Было ясно, что он останется здесь до следующего лета, пока жаркое континентальное солнце не разогреет скалы и извечный ритм природы не начнет свой новый круг.

Когда пришла пора вьючить лошадей, оказалось, что все четыре еле передвигают ноги, припадая на каждом шагу. В конечном итоге якут все-таки оказался прав: каменистый перевал через Мякит обошелся путешественникам очень дорого.

«Дойдем ли в срок?» — думал Цареградский, глядя на тяжко хромающих животных, которые казались сейчас скорее трехногими, чем четвероногими. — Их бы сейчас недели на две поставить на мокрую мягкую глину, — сказал рабочий. — У нас в деревне так выдерживают охромевших коней, пока у них не отрастут сбитые копыта.

Алексей, как всегда, молчал, но было видно, что он страдает за вверенных ему односельчанами коней. Не будучи в силах помочь им, он мрачно смотрел на этих легкомысленных «нючча».

— Пока не дойдем до мягкого грунта, опять поведем лошадей поодиночке, — обратился Цареградский к своим спутникам. — Авось как-нибудь дотащимся ко времени. Обходите каждый камень, каждый корень. По земле они пойдут хорошо, лишь бы опять не врезаться в осыпи да в скалы!

— Не нужно было бы нам брать этих лошадей, — проворчал, подтягивая подпругу под качнувшейся лошадью, Игнатьев. — Ведь они как-никак все лето проходили с нами по горам. Копыта-то у всех давно поизносились. Вот в билибинской группе все лошадки свеженькие. Натурально, что он птицей долетит с ними до Олы!

— А ты думаешь, было бы справедливее подсунуть им в отряд потрепанных нами коней?