У истоков Руси - [13]

Владимир пошел на Рогволода и Ярополка также только со своею дружиною и вольницею; Рогволод и Ярополк защищались против Владимира тоже только одною своею дружиною, и Варяжко советовал Ярополку поднять печенегов; но ни полотская, ни киевская земщина здесь не принимали участия, и когда Рогволод был убит, а Ярополк бежал из Киева, то полочане и киевляне без сопротивления признали власть Владимира. Для тогдашней русской земщины было все равно, кто бы ни княжил из русских князей, только бы княжил хорошо, и не обижал земцев, и умел справляться с внешними неприятелями. Вообще тогдашняя земщина старалась держать себя в стороне от княжеских предприятий; и сами князья не рассчитывали на нее и опирались собственно на свою дружину и вольницу, которой тогда было вдоволь и которая охотно шла за храбрым и предприимчивым князем куда бы то ни было, ибо она и без князя неохотно сидела дома. Во всех дошедших до нас договорах с греками мы находим постоянные хлопоты греков, чтобы как-нибудь удержать русскую вольницу, которая не только грабила греческие колонии на северном берегу Черного моря, но не давала покоя грекам и в самом Константинополе.

Самое управление князей и их посадников в то время было далеко не самовластным; тогда рядом с властью князя или посадника стояла власть земщины в лице выборных старост, зависевших не от князя, а от народного вече. Даже в договорах с иноземцами земщина принимала деятельное участие; так, посланники отправлялись не от одного князя, но и от всей Русской земли; например, в Олеговой договорной грамоте о послах сказано: «Которые посланы от Олега Великого князя Русского и от всех сущих под рукою его светлых бояр и от всей Руси». Или в Игоревой грамоте русские послы говорят: «Великий князь наш Игорь и бояре его и все русские люди послали нас к великим греческим царям сотворить мир». Русские князья, Рюрик, Олег, Игорь и Святослав, заботились только о распространении владений платящих им дань, а не о увеличении своей власти; они даже оставляли старых племенных князей в покоренных племенах, обязывая их только быть своими подручниками. О таких подручных князьях упоминает Олегова грамота, в которой сказано: «И вы греки храните любовь к князьям светлым нашим русским ко всем, которые под рукою светлого князя нашего». Вообще власть князя тогда ограничивалась судом и управою; о чем же о другом князья и не думали; им выгоднее было заниматься набегами на ближних и дальних соседей, которые доставляли им и славу и добычу, чем хлопотать об увеличении своих доходов с Русской земли и тем раздражать против себя земцев; им Русская земля нужна была только для отдыха, для прокорма, пока не выискался случай сделать набег на соседа. Святослав даже думал вовсе оставить Русскую землю и переселиться в Дунайскую Болгарию, в которой ему представлялось больше выгод и удовольствий, где жители были посмирнее и поработнее, чем на Руси, в которой были и такие места, как Новгород, куда и княжить-то шел не всякий князь. Князь и дружина, большею частью принимаемые без сопротивления по всей Русской земле, в то время еще нигде не могли утвердиться прочно и не только почти не имели влияния на туземное население, но даже сами до некоторой степени подчинялись влиянию туземцев-славян. Дружина, приведенная в Новгородскую землю Рюриком, имела довольно цельный состав, она состояла из варягов-руси и потому могла бы иметь влияние на новгородцев; но на деле она не имела влияния потому, что быт пришлой руси и быт новгородцев были почти одинаковы, да и притом варяго-русские отряды, посланные Рюриком по разным городам Новгородской земли, были слишком малочисленны, чтобы иметь влияние на туземцев: им только впору было поддерживать власть князя. А по смерти Рюрика, когда Олег перебрался на юг в Приднепровье, влияние варяго-русской дружины в новгородских владениях было еще менее возможно; ибо Олег взял с собою наибольшую часть дружины. А беспрестанные походы Олега на соседние племена в Приднепровье произвели то, что собственная дружина князя стала пополняться славянскими охотниками, следовательно, варяго-русское влияние и там, несмотря на присутствие самого князя, слабело год от года. А о преемниках Олега и говорить уже нечего: при них дружина, как варяжский элемент в русском обществе, потеряла почти всякое значение, хотя в то же время она, как орудие княжеской власти, была в большой силе и резко отделялась от земщины и продолжала иметь свое особое устройство, не похожее на устройство земщины. Но и в этом отношении влияние дружины на земщину не могло быть сколько-нибудь значительным, ибо дружина тогда еще не имела поземельных владений, да и не заботилась иметь их, увлекаясь легкостью и богатством добычи в военных походах, и притом она состояла из сброда вольницы с разных сторон, и сброда самого разнохарактерного и не имевшего ничего общего, кроме княжьей службы и жажды к грабежам и войне. Все это ставило дружину особняком от земщины. К тому же полная свобода каждого дружинника оставить княжую службу по собственному личному усмотрению сообщала дружине какой-то подвижной полукочевой характер, сильно ослаблявший значение дружины в отношении к земщине. Единственною точкою сближения земцев с дружинниками, мимо княжьей службы, была торговля, в которой принимали деятельное участие как князья с дружинниками, так и земцы, и особенно торговля заграничная, которую преимущественно любили дружинники, потому что она в то время во многом походила на войну. Но торговля не была единственным промыслом земцев, – они еще занимались разными видами земледельческой промышленности и ремеслами, в которых дружинники вовсе не принимали участия; следовательно, и с этой стороны сближение дружинников с земцами не могло быть значительными. Дружинники здесь сближались только с теми земцами, которые вели торговлю, и преимущественно заграничную; и в торговле дружина действительно много помогала земцам, ибо и земцы, и дружинники ходили в одних караванах, и в случае нападения на караван каких-либо неприятелей боевая храбрость и ловкость дружинников приносила большую помощь; впрочем, и здесь помощь дружинников была важна только для южных торговцев, более мирных; напротив, новгородцы едва ли нуждались, у них свои невольники не уступали ни в отваге, ни в ловкости никаким дружинникам.