У града Китежа - [38]

Встречаясь с Андрюшкой, Варенька от радости забывала обо всем. Он утешал сестру обещаниями: «Будем и мы жить своим хозяйством, а потом соберу тебя замуж».

Как-то Песков встретился на базаре с Гордеем Егорычем.

— Што ж ты, Миколай, — с обидой упрекнул он Пескова, — увез девчонку от нас? Она, слышь, ревела, а ты ее силом забрал. Я за ней приеду.

— Приезжай… Поедет с тобой, держать не станем.

В ближайшее же воскресенье в городецкой кошевке Гордей Егорович подъехал к дому Пескова. Вошел в избу, будто на самом деле с добрым намерением.

— Ты, поди, Варенька, уже соскушнилась? — сказал он. — Я большой и то о тебе надумался… А скоро весна… Реки-то разольются, и возьмет тебя тут тоска… Поедем-ка, девка, обратно, штоб после не каяться!

— Дядя Гордей… — нерешительно заикнулась было Варенька.

— Она у нас прижилась! — повелительно перебила ее Хама.

Не простившись, Гордей Егорович вышел от Песковых и, пока не скрылся за деревней, безжалостно хлестал коня.

Остались у Анны Пантелеевны Варенькины ситцевый платок да старый сарафанчик, купленный Марьей Афанасьевной. Медведиха несколько раз ходила за ними, но постоянно получала один ответ:

— Она все от нас забрала, не обивай нашего порога.

— Ладно, — утешала ее Хама, — стоит ли из-за шобоньев слезы проливать? Справим потерянное, только бы она жила у нас.

Был жаркий день. Андрюшка шел с инстарьевской пристани навестить сестренку. Его тянуло идти лесом, но он боялся. Мать его пугала: там медведи. По дороге он остановился напротив лосиной заводи. Долго смотрел на воду, потом решился раздеться и выкупаться. Полез в воду и вспомнил: «Мамынька говорила — в воду нужно входить с молитвой, не то затащат к себе водяные ведьмы. Но где они живут, коли кругом мелко?»

Прищурив глаза, Андрюша взглянул на солнце, затем повернулся к нему костлявой спиной и, вступая в воду, поежился:

— У-ух, какая холодная!

Зайдя по колено в реку, оглянулся на берег. За ним блестела прозрачная поверхность Керженца. На дне — песок, мелкие белые ракушки.

«Где же тут ведьмы?» — рассуждал он сам с собой.

Сжимая ручонками грудь, с порывисто бившимся сердчишком, он погрузился с головой в воду и почувствовал: что-то его придавило, и он не может встать. Андрюшка открыл глаза: темно, а сверху по-прежнему кто-то сильнее давит на его голову. Он попытался закричать, но глотнул воду, испугался: что это, неужели он тонет? Только об этом подумал, и тяжесть вдруг свалилась с него. Дрожа от страха, он выскочил из воды, поднял глаза на солнце, и оно показалось ему мутным. Андрюшка с трудом вышел на берег.

Вечером он рассказывал о своем купании Вареньке.

— Это тебя держала водяная русалка, — уверенно сказала она. — Живут они по заводям, бродят нагими — говорила мамынька. Надоест им быть под водой, они выходят на берег. Все красавицы, с длинными волосьями, рассядутся на чистых отмелях, расчесывают свои волосы или одна другой заплетают косы. Приберутся, начнут водить хоровод. Пляшут, в ладошки бьют. Нежатся на песке, особенно когда по небу гуляет месяц. Качаются на сучьях, кричат «шу-ух, шу-ух, шу-ух!». Вот попадись к ним еще раз, они и затащат тебя к себе. Зачнут щекотать, пока разума не лишишься. Мамынька сама раз их видела: в Керженце они промеж себя забавлялись. Мотри не забывай, в каждом керженском омуте их тьма тьмущая!

В начале осени на Заречинском поле Андрюшка встретил нового учителя. До него учить ребят на Лыковщину приезжал с Ветлуги старик начетчик; после его смерти обучать ребят грамоте уговорили Кирикея Кирикеевича, неженатого и старого, потешавшего ребят своим долгим харлуком и сизой пуховой шляпой с Нижегородской ярмарки. Такие шляпы носили купцы, а в Заволжье в таких видели только братьев — Фому Кирикеевича и Кирикея Кирикеевича. При поклоне они их бережно снимали обеими руками. Эти «пуховики» занимали Андрюшку; он представлял себе: «Если бы по этому бураку ударить или сесть на него — вот была бы потеха!» Сапоги Кирикей Кирикеевич носил тоже по моде, с жесткими голенищами. Волосы причесывал скобочкой, стригся в «круглушку», по-старообрядчески. Если бы не жилет со стеклянными пуговицами и из-под жилета не виднелась бы навыпуск розовая сатиновая рубашка, а на животе не висела бы полукругом цепочка от серебряных часов с пластинкой, — то новый учитель был бы похож на кадильника. В непогоду и в солнечный день Кирикея Кирикеевича видели с зонтом. Ему подражали и лыковские модники. Они на гулянье, в дождичек, тоже распяливали большие зонты. Если шли с девушкой, брали ее под зонт. Таким модникам имелись под стать и заволжские богачки, девушки в бархатных коротеньких шушунчиках, в красных долгих сарафанах, а кто еще богаче — гуляли в штофных сарафанах в роспуск.

С детским любопытством Андрюшка шел следом за Кирикеем Кирикеевичем. В тот серый осенний день он собирался усадить учеников за букварь. Андрей нерешительно остановился у дверей заботинской, чисто убранной горницы. Кирикей Кирикеевич договорился заниматься с ребятами от покрова до пасхи. Как и прежний учитель, за усвоение азбуки и псалтыря он брал с каждого ученика по три рубля. Андрюшка этого не знал. У него была другая забота: учиться идут в новых лаптях.