У демонов возмездия - [3]

В свои жилы влила эта хмурая иерархИя,

И невольница Зла, и живое ее острие?

Был неясно похож на сторожкое хищное ухо

Заостренный бугор над глазницами… и до земли

С расползавшейся кожи, с груди, поднимавшейся глухо,

Из разъявшихся пор сероватые струи текли.

И над каждым мостом, над аркадами каждого моста,

Исполинским венцом шевелились и млели они,

ВОлгры — прозвище их: дымно-серые груды, наросты,

Без зрачков, безо рта, неуклюжие, рыхлые пни.

Их чудовищных тел не избегли ни кровли, ни шпили,

И, казалось, их грел инфракрасный тоскующий свет;

Неживые глазницы, его, поглощая, следили:

Кто у ног их клубится? и чьей еще кармы здесь нет?

Неужели же здесь им достаточно жертв беззаботных,

И простак, ротозей им добычей попасться готов?..

И тогда, приглядясь, различил я меж стен, в подворотнях,

Моих новых друзей соотечественников, — земляков.

Я и сам был таким, мое голое, жалкое тело

Растеряло ту рвань, что из Скривнуса взял в Мород;

Смыв черты, словно грим, плоть бесформенным сгустком серела

И не скрыла бы ткань, что я — нечисть, я — гном, я — урод.

…Одна из мук Агра — осознанное созерцание собственного убожества.

8

Так, не решаясь спуститься вниз,

Прятался я тайком за карниз,

Вглядываясь в бугроватый проспект.

В капищах люциферических сект

Стену у входа, как мрачный страж,

Мог бы украсить этот пейзаж.

В хмурых кварталах юга, вдали,

Восемь согнувшихся волгр несли

Балку — размерами — с вековой

Ствол калифорнийских секвой.

Да, они были разумны. Их жест

Был языком этих скорбных мест,

Грустной заменой и слов, и книг.

Их привлекал туманный двойник

Зданья высотного, кручи и рвы

На юго-западе этой Москвы.

Как бы до половины в бетон

Волграми был он овеществлен;

Верхний же ярус и чахлый шпиль

Мглисты казались, как дым, как пыль.

Вот, очереднАя балка вошла

В паз уготовленного дупла,

И заструился — багров, кровав

В толще ее угрюмый состав.

Как зачарованный, я смотрел

На череду непонятных дел,

На монотонный и мерный труд

Этих рассудочно-хитрых груд.

Мы громоздим этаж на этаж;

То же — и волгры. А воля — та ж?

Низкое облако черных паров

Двигалось и на шпиль, и на ров,

Волгр задевая правым крылом.

Видно, то было здесь частым злом:

Черный, точно китайская тушь,

Ливень хлестнул бока этих туш,

И превратил — чуть туча прошла

В черные глыбища их тела.

…В Агре он видит впервые вампирических обитателей чистилищ, восполняющих убыль жизненных сил всасыванием энергии человечества.

9

Миллионами нас исчислять надо, с Агром знакомых,

Нас, когда-то людьми называвших себя наверху,

И жестокий рассказ, как от волгр ускользали тайком мы,

Я от слез и стыда не посмею доверить стиху.

Было нечто сродни в нас медлительно гасшим лампадам…

Но в короткие дни я, сорвавшийся издалека,

Промелькнул мимоходом нет, резче скажу, мимопадом,

Остальные ж томились: недели? года? иль века?

Дорогие… Вся гордость, все лучшее ими забыто;

Точно ветер над городом, гонит их призрачный бич,

И сквозят через них блики сального, тусклого быта,

Блекло-мутные дни, счет ничтожных потерь и добыч,

Пропотевший уют человеческих стойл и квартирок,

Где снуют и клубятся отбросы народной души;

Этажи новостроек, где бес современного мира

Им кадит, как героям, твердя, что они хороши;

Все яснее сквозь них различал я вихрящийся омут,

Просверливший миры и по жерлам свергавший сюда

Миллионы слепых, покорившихся трижды слепому,

Сгустки похоти, лжи, мести, жадности, сна и труда.

Род? сословие? класс?.. Вероломный тиран революций

Раздробил скорлупу их пример и обычай отцов;

Суетливою массой по Верхней Москве они льются,

Пока рок на тропу не наступит, незряч и свинцов.

— Плачь, Великое Сердце, Кому из народных святилищ

Благовонным туманом текут славословия, — плачь!

Плачь о детищах тлена, о пленниках горьких чистилищ,

Кто, как праздная пена, не холоден и не горяч!

Плачь, Великое Сердце! По Ирмосам и литургиям

Из небесного храма под черную сень низойди,

Облегчи их блужданья! Вернуться к Тебе помоги им,

Ты, огонь состраданья, затепленный в каждой груди!

…Нет, молиться вот так я тогда не умел еще… Ужас

В закоулки, во мрак меня гнал, точно плетью, пока

Тайна здешних убежищ, из брошенных слов обнаружась,

Мне внезапной надеждой забрезжила издалека.

Меж багровых кубов, по кварталам, промозглым и волглым,

Как тоскующий зов, мне маячили их купола:

Двойники ли церквей, до сих пор недоступные волграм,

Тех, что в мире людей сквозь столетия Русь берегла?

А, так вот для чего нам внушал мироправящий демон

Разрушать естество этих мирных святынь наверху,

И кровавой звездой точно дьявольскою диадемой,

Обесчестить их трупы, их каменную шелуху!

Как хитер этот бес: посмотри, — их почти не осталось,

И покрову небесному негде коснуться земли…

Горе Агру скорбящему! как снизойдет к нему жалость?

Защитят ли страдальцев все башни, дворцы и кремли?..

Так, рыдая как гном, от стыда, от бессилья, от страха,

То бегом, то ползком я к убежищу крался, — но путь

Был оборван, когда исполински размеренным взмахом

Длиннорукая волгра меня подхватила на грудь.

Она тесно прижала меня к омерзительной коже,

То ль присоски, то ль жала меня облепили, дрожа…

Миллионами лет не сумел бы забыть я, о Боже,

Эту новую смерть срам четвертого рубежа.

Я был выпит. И прах моя ткань — в ее смрадные жилы