У черты заката. Ступи за ограду - [306]
— Сейчас, милый. Значит, коту ты не трогал, это правильно. Они опасные, могут поцарапать. Большая была кота?
Херардин опять подумал и поднял кверху растопыренные ручонки.
— Ну, видишь! Куда это, такая громадная кота — больше тебя. Как Макбет, только Макбет добрый и чистый, а она злая и, наверное, грязная… А ну-ка ножки — не замерзли? Нет, ножки у нас теплые… Сейчас наденем ботиночки, погоди…
Переодев малыша, Беатрис взяла его на руки. Тот сразу бесцеремонно ухватил ее за ухо и повернул лицом к окну.
— Гага, — сообщил он деловито, показывая на сидящего снаружи на подоконнике мокрого воробья.
— Да, да, такая же, как ты, милый… — Беатрис крепко зажмурилась и прижалась лицом к теплому тельцу ребенка. Сердечко его билось четко и быстро, как у пойманной в ладони птички. — Мой маленький, — шептала Беатрис торопливо, чувствуя, как слезы текут по ее щекам, — мой маленький, моя радость…
С конца июля события в Египте приковали к себе всеобщее внимание. Слова «Суэцкий канал», «Насер», «Ближний Восток» запестрели в газетных заголовках, начались разговоры о возможности войны. Второго августа в Англии была объявлена частичная мобилизация резервистов, четвертого из Портсмута вышел курсом на Мальту авианосец «Тезей» с парашютной бригадой на борту. Беатрис опять начала читать газеты.
Однажды, перед концом рабочего дня, к ней в комнату вошел Пико.
— Послушай, — сказал он, морщась от дыма сигареты, — ты так и собираешься умереть невеждой?
— Не хотелось бы, — ответила Беатрис. — А что?
— Кончай свои дела, и я тебя свезу в одно место. Будет говорить твой приятель, Хуарес.
— О чем, о канале? — Беатрис выразительно вздохнула. — Я за эти дни столько наслушалась о Египте…
— Не беспокойся, Хуарес будет говорить не о канале.
— Дело в том, что сейчас все митинги в основном по поводу канала, — все еще недоверчиво сказала Беатрис. — А когда слишком много говорят про одно и то же, это уже просто не воспринимается…
— Я тебе говорю, собрание по другому поводу! Собирайся, иначе опоздаем.
Собрание происходило далеко — в Боке, возле рыболовного порта. Автобус долго вез их по грязным улицам с высокими тротуарами и странными домами, обшитыми гофрированным железом и окрашенными в неожиданно яркие цвета — синий, оранжевый, фиолетовый. Когда они приехали, большой зал с низким потолком был уже набит битком и основательно прокурен. Пико взял Беатрис за руку и потащил сквозь толпу; на них недовольно оглядывались, но, увидев девушку и однорукого парня, теснились и уступали дорогу.
— Будем стоять здесь, — сказал Пико, добравшись до двери с надписью «Запасной выход». — В случае чего, выскакивай сразу.
— А какой может быть случай?
— Всякий, — неопределенно ответил Пико.
На эстраде уже кто-то говорил, но было шумно, и Беатрис плохо разбирала, о чем идет речь. Потом в зале началось движение, перед Беатрис оказался высокий плечистый мужчина в комбинезоне, пахнущем чем-то машинным; поднимаясь на цыпочки и выглядывая из-за его плеча, она увидела на эстраде Хуареса.
Он начал говорить, но первых его слов Беатрис не услышала. Потом кто-то крикнул: «Громче!!» — и Хуарес повысил голос.
— Если можно, немного тишины, компаньерос, — сказал он. — Помещение большое, а микрофонов у нас нет. Тише, прошу вас!
В зале стало немного тише. Хуарес достал скомканный платок и отер лоб.
— Так я продолжу, компаньерос. Конечно, нельзя не согласиться с тем, что здесь говорил только что уважаемый доктор Арау, но и ограничиться этим было бы большой ошибкой. Большой и очень опасной ошибкой, компаньерос! Положение серьезнее, чем считает доктор… или, во всяком случае, делает вид, что считает!
— Я попросил бы уважаемого оратора воздержаться от… — прервал Хуареса чей-то возмущенный голос, очевидно принадлежащий уважаемому доктору Арау. Беатрис развеселилась — политический митинг начинал очень уж смахивать на один из так хорошо знакомых ей университетских диспутов. Ей даже показалось, что она где-то слышала фамилию уважаемого доктора.
— Прошу прощения, — очень вежливо отозвался Хуарес, — я далек от мысли обвинить вас в намерении сознательно ввести слушателей в заблуждение. Просто иной раз случается, что заблуждаемся мы сами и, чувствуя это, пытаемся убедить в обратном самих себя… ну, а заодно и окружающих. Еще раз прошу меня извинить. Так вот, компаньерос! Уважаемый доктор Арау несомненно прав, говоря о тенденции некоторых наших предпринимателей вернуться к допероновским временам в смысле свободы действий по отношению к рабочим. Не будем закрывать глаза на тот факт, что трудовое законодательство Аргентина получила, в основном, при свергнутом режиме…
— Перонист!! — закричали в зале. — На канонерку!! В Парагвай!![109]
В той стороне зала, откуда раздались выкрики, опять стало шумно.
Переждав минуту, Хуарес продолжал говорить:
— Поэтому кое-какие сеньоры, при Пероне бывшие в оппозиции, сочли падение диктатора удобным моментом для того, чтобы попытаться затормозить социальный прогресс в нашей стране и отнять у аргентинского рабочего даже те скромные завоевания, которых он сумел добиться за последние годы. В этом мы согласны с уважаемым доктором, но дальше мы с ним согласиться не можем. Нас пытаются уверить, что речь идет всего-навсего об отдельных озлобленных реакционерах, до которых еще «не дошли руки» временного правительства, — о кучке реакционеров, которым пока удается еще обманывать власть. Все это очень неприятно, говорит доктор Арау, но это всего лишь частные случаи, которые не следует обобщать. А я говорю: следует! Тридцать тысяч незаконно уволенных за последние полгода — это, компаньерос, уже не «частный случай»! Это становится системой! Зная, какими силами располагает военная хунта, мы не можем всерьез поверить, что она не в состоянии положить конец наглости этих «отдельных реакционеров», как их успокоительно называет доктор Арау. Хунта реагирует очень быстро и очень действенно, как только в столице вспыхивает очередная забастовка, но с причинами, порождающими эти забастовки, она, видите ли, справиться не может! Или она их не видит? Но если правительство не видит, что делается в стране, то оно слепо. Слепо, компаньерос! Кто из нас согласится доверить жизнь своей семьи слепому шоферу? Однако слепое правительство мы терпим, мы доверили ему существование Республики и продолжаем доверять, хотя оно уже восьмой месяц нарушает конституцию, отказывая народу в свободных выборах…
Герои «Киммерийского лета» — наши современники, москвичи и ленинградцы, люди разного возраста и разных профессий — в той или иной степени оказываются причастны к давней семейной драме.
В известном романе «Перекресток» описываются события, происходящие в канун Великой Отечественной войны.
Роман ленинградского писателя рассказывает о борьбе советских людей с фашизмом в годы Великой Отечественной войны."Тьма в полдень" - вторая книга тетралогии, в которой продолжены судьбы героев "Перекрестка": некоторые из них - на фронте, большинство оказывается в оккупации. Автор описывает оккупационный быт без идеологических штампов, на основе собственного опыта. Возникновение и деятельность молодежного подполья рассматривается с позиций нравственной необходимости героев, но его гибель - неизбежна. Выразительно, с большой художественной силой, описаны военные действия, в частности Курская битва.
Действие романа разворачивается в последние месяцы второй мировой войны. Агония «третьего рейха» показана как бы изнутри, глазами очень разных людей — старого немецкого ученого-искусствоведа, угнанной в Германию советской девушки, офицера гитлеровской армии, принимающего участие в событиях 20.7.44. В основе своей роман строго документален.
Роман «Ничего кроме надежды» – заключительная часть тетралогии. Рассказывая о финальном периоде «самой засекреченной войны нашей истории», автор под совершенно непривычным углом освещает, в частности, Берлинскую операцию, где сотни тысяч солдатских жизней были преступно и абсолютно бессмысленно с военной точки зрения принесены в жертву коварным политическим расчетам. Показана в романе и трагедия миллионов узников нацистских лагерей, для которых освобождение родной армией обернулось лишь пересадкой на пути в другие лагеря… В романе неожиданным образом завершаются судьбы главных героев.
В «Южном Кресте» автор, сам проживший много лет в Латинской Америке, рассказывает о сложной судьбе русского человека, прошедшего фронт, плен участие во французском Сопротивлении и силою обстоятельств заброшенного в послевоенные годы далеко на чужбину — чтобы там еще глубже и острее почувствовать весь смысл понятия «Отечество».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Советские специалисты приехали в Бирму для того, чтобы научить местных жителей работать на современной технике. Один из приезжих — Владимир — обучает двух учеников (Аунга Тина и Маунга Джо) трудиться на экскаваторе. Рассказ опубликован в журнале «Вокруг света», № 4 за 1961 год.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.
В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.
«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».