У черты - [13]

– А мы за тобой! – весело сказал Володька, улыбаясь во все свое широкое, толстогубое лицо с бараньими кудряшками надо лбом. – Пойдем с нами в кино. В «Пролетарий». Начало в шесть, «Человек-невидимка». Говорят – мировой фильм! Ты видел? Ну и мы не видели. Вместе посмотрим.

Антон онемел. Такое ему и во сне не снилось: пойти в кино с Мальвой и Галей. Да еще при этом они сами зашли за ним домой с Володькой Головиным!

Мальва и Галя были их тех девочек, что нравились Антону. Он был влюбчив, постоянно пленен не одной, так какой-нибудь другой девочкой из своего класса или соседних. Мог влюбиться мгновенно, например, на катке, увидев скользнувшую мимо в потоке катающихся ладную фигурку в плотно обтягивающем шерстяном трико, вязаной шапочке, и потом долго мучиться, приходить на каток в надежде увидеть пленившую его девочку снова, узнать ее имя, кто она, из какой школы. Его могли волновать, притягивать его внимание, тщательно им маскируемые взгляды сразу несколько девочек, как-то равноправно, без соперничества, уживаясь в его душе, в его чувствах.

Но при всей своей быстрой влюбчивости в гораздо большей степени он был робок, стеснителен, не уверен в себе. Еще мешало, что всегда он был неважно одет. Он это знал, всегда об этом помнил, всегда в школьной массе видел себя как бы со стороны. Многие из ребят в классе уже носили, даже по будням, галстуки, приходили на школьные вечера в праздничных костюмах, он же всегда был в одном и том же. Попросить родителей приобрести ему что-нибудь поновее, получше из одежды и обуви он не мог, семья жила бедновато, отец последние годы болел, перешел на пенсию, а песни для почтовиков, как и вообще для служащих, были малы, просто мизерны, – о каких обновах для сына могла идти речь? И в силу этих двух причин – своей природной стеснительности и понимания своего не слишком приглядного вида. – Антон никогда не решался подойти к тем девочкам, к которым его влекло, чтобы знакомство стало ближе, прочней. Он держался в стороне от них, уделом его было обожать и восхищаться издали, тая свои чувства в себе нераскрытыми и неузнанными для тех, кто их возбудил.

Володька еще полностью не договорил свое приглашение, а в голове у Антона уже промелькнуло: как же он пойдет в центр города, в лучший кинотеатр, где в фойе мраморные колонны, до блеска натертый паркет, играет на эстраде джазовый оркестр, да еще в такой блестящей компании: Мальва и Галя в новеньких плащах, лакированных туфельках, а Володька – так тот выглядит просто франтом – наглаженные, с острой складочкой брюки, цветастый свитер, поверх выпущен белоснежный воротничок рубашки. И рядом с ними будет он, такой, каким вышел во двор кататься на велосипеде! А во что переодеться?.. Нужны на билет деньги… Придется просить у мамы, а даст ли она? С деньгами в их семье всегда было туго. Отцовской пенсии и маминой зарплаты никогда не хватало до новых получек. В кино Антон ходит, урывая из тех копеек, что дают ему на школьный завтрак в большую перемену…

Но радость била в нем ключом, мешая трезво соображать.

– Я сейчас… Только маме скажу… Чтобы знала, куда я делся.

Антон рванулся к дому. Володька шагнул за ним, остановил жестом руки.

– Слушай, – смущенно проговорил он, приглушая голос, чтоб его не слышала Мальва и Галя, – вот какая история… Я Гальку с Мальвой подбил на кино, а потом глянул в карман – мои финансы поют романсы! Так что ты захвати на всех рублей десять.

Так вот почему завернул к Антону Володька и привел с собой девочек! Не Антон был им нужен как таковой, просто денег на билеты не оказалось!

Но Антон уже не мог остановиться.

На свой второй этаж он взлетел единым махом, быстрей, чем когда-то взбегал Генка Сучков. Мама стирала на кухне в корыте белье. На плите, подогреваемый пылающими в топке дровами, вскипал час с водой.

– Мам, дай десять рублей, на кино, за мной Володька Головин пришел! – выпалил Антон.

– Десять рублей?! Да ты что! – удивился мать. – У меня и рубля нет, сегодня последние копейки потратила…

– Мама, но мне нужно! – взмолился Антон. – Володька же пришел, ждет во дворе!

Сказать, что с ним ждут еще две девочки из его класса, Антон не решился. Говорить открыто о девочках, хотя бы всего лишь о том, что он вместе с ними пойдет в кино, Антон еще не научился, не мог; сковывала какая-то непонятная, но непреодолимая стыдливость.

И вот это была его ошибка: если бы он упомянул о Мальве, Гале, мать, скорей всего, поняла бы щекотливость его положения, непременную нужность денег, что-нибудь предприняла. Взяла бы в долг у соседей. Пожертвовала бы теми, что отложены отцу на лекарства и хранятся как «эн-зе» – неприкосновенный запас. Но в кино с Володькой, который слыл в классе драчуном, бузотером, которого каждую неделю по два-три раза записывали за нарушения порядка в так называемую дисциплинарную тетрадь… Да еще десять рублей! А самый дорогой билет на вечерний сеанс – всего рубль двадцать копеек.

И мать решительно сказала:

– И не проси! Обойдетесь с твоим Володькой и без кино. Тебе к контрольной по алгебре готовиться надо. А то бы топор взял, дровишек в сарае наколол, я последние полешки дожигаю. Сколько же раз я тебя просила: наколи, наколи! Все потом да потом… Для дома, матери своей помочь – у тебя никогда времени нет, только бы шлындрать впустую…