У чёрного моря - [110]

...Ночами больные колотятся о койки, бормочут своё неотвязное, скользят между кроватями путаной развинченной походкой, ноги разболтаны в суставах. Одна марширует твёрдо, вдоль своей койки, воображённое ружьё на плече, три шага, команда себе “На-караул! Кру-гом!”, поворот и три шага обратно; она в рубахе без рукавов, сквозь дыры грязное тело, к мятой пилотке на голове пришпилены значок ворошиловского стрелка на цепочке, и георгиевский крестик, и брошка с нарисованным цветочком... Другая безумица, измождённая, бесплотная, под пляжной соломенной шляпой белое от голода лицо, бессонно качается, сидя в постельном тряпье, о чём-то молится, шепчет, ничего, никого не видя, но рядом с койкой её место, дом, собственность, её - и посмей кто-нибудь из соседок ступить сюда - она рысью, оскалившись и бесшумно, взвивается на захватчицу, валит на пол душить, давить; молча...

А снаружи, если выбраться из корпуса, в ноябрьской луже синеет нога, другая рядом в ботинке, рваная подошва оскалена, а эта в чёрной воде с ледком босая и возле рыбьим хвостиком вздрагивает тесёмка кальсон, выше по ноге треплется пола халата, его мышиная плесень до плеч и по раскинутым в стороны высохшим рукам - больной стынет на скамье распятием, от страдания кривится лицо, разделённое, словно бы подобие разбегания мыслей: из морщин один глаз навыкат, другой ужат в щель гримасой заросшей щеки, и с губы серебристой нитью свисает слюна...

Человек качается направо-налево, руки то врозь, то ладонями на уши, плотно, изо всех сил, так что и пальцы белеют, зажать шум, он из уха в ухо, гудит пароход, женский визг, смех, слова истошно и шепотом, посуда бьётся, лязг осколков, всё в голове, от этого волосы выпадают и через лысину шум наводит она как будто врач, соседка в форме врача, ей шестьдесят пять лет и три месяца и два вареника с вишнями она хочет пожениться а он молодой зачем ему шестьдесят пять лет с три месяца и два вареника с вишнями так она таки напускает шум мешает управлять городом его избрал весь народ кроме этой шестьдесят пять и два вареника с вишнями, он не будет кушать вишней, они действуют на мужское чтобы ему пожениться на соседке шестьдесят пять в форме врача и ещё три месяца с два вареника с вишнями. Он давит ладонями уши и подвывает от вопля скандала под черепом, а шум, вот ура! утихает, и он смеётся и радостно расхлюпывает синей шершавой ногой льдинки в луже - наконец, покойно, счастливо стало, ушла та шестьдесят пять и три месяца и два вареника, и доктор теперь отпустит его из больницы управлять Одессой, чтобы каждый корабль в порту стоял у своего причала тихо-тихо, без шума, без криков, без посуды...

...И на другой скамейке тот, про которого все знают, что юрист, толковый, ласковый, бородка клинышком, вроде батюшка из церкви или, говорят, профессор, он даёт советы дельные, объясняет про советский суд справедливый всегда и если случаются ошибки, то их надо исправлять, а если классовые враги, надо об этом предупредить, он ждёт вызова к товарищу Сталину, но врачи говорят, что ещё нельзя, и он должен написать письмо партии, правительству лично... смычок исключительно мамочка...

40. ШЕВАЛЕВЫ

В 2003 году на Украине начал выходить журнал “Психоаналiз”. В первом номере - статья Т. Ярошенко о профессоре Е. А. Шевалёве: потомственный дворянин, родился в Одессе в 1878 году, окончил Ришельевскую гимназию, а в 1906 г. с отличием медицинский факультет Новороссийского университета (первый выпуск медиков). В 1922 году избран профессором кафедры психиатрии мединститута и возглавлял её до конца трудовой жизни.

Т. Ярошенко: “Шевалёв Е. А. создал в Одессе целую сеть специальных лечебных и научных учреждений... Оставил после себя 120 научных работ... Он с детства обладал недюжинными способностями к живописи и скульптуре... Евгений Александрович написал ряд философских работ... книгу о юношеском романе А. Блока... С 1907 по 1910 год... он каждое лето, когда клиника закрывалась на каникулы, поступал врачом на какой-нибудь пароход, курсирующий по Средиземному морю. Таким образом побывал в Египте, Греции, Италии, Турции и повидал различные памятники искусства...”

Из текстов самогоЕ. А. Шевалёва: “Свята жизнь во всех её видах и больше всего - человеческие переживания, человеческая мысль, если они только искренни. Признание святости жизни - это основа, первоисток морали. Отсюда вытекают, отсюда начинаются все моральные ценности, более сложные, конкретные и абстрактные, земные и сверхземные, вневременные. Только на основе уважения к любви и жалости к жизни можно строить отношения к Божеству”.

В период оккупации Одессы с октября 1941 г. по апрель 1944 г. Е. А. Шевалёв работал главным врачом психиатрической больницы. Умер в 1946 году.

Весной 1997 года я случайно познакомился в Иерусалиме с Риммой Тарнавски, психологом, окончившей когда-то Одесский медицинский институт. Мы упомянули в разговорах преподававшего там доцента Я. Когана. Молодая женщина, Р. Тарнавски не могла слушать его, но знала о знаменитом лекторе. Одесса, Коган, психиатрия, психбольница - к слову я рассказал про молву о спасении евреев в лечебнице, назвал фамилию “Шевалёв”, который, говорят, давно умер и дети его неизвестно где. “Почему же неизвестно? - удивилась Р. Тарнавски. - Я жила в Одессе на одной площадке с Андреем Шевалёвым, младшим сыном профессора. Адрес? Пожалуйста. Французский бульвар, 43... Тётя моя, Людмила Евсеевна, дружит с его женой, вот вам телефон тётин...”. Примерно тогда же в Хайфе обнаружилась бывшая сотрудница больницы, знавшая в Одессе знакомых Андрея Шевалёва - появился ещё один след.