У-3 - [5]

Корпус машины качнулся. Колеса тонкого шасси начали вращаться. Капитан Хеллот прибавил газу и покатил по дорожке в дальний от вышки гражданского диспетчера конец взлетно-посадочной полосы. Здесь он развернул самолет против ветра. Перед ним простиралась свободная полоса. С работающими двигателями он проверил генераторы и ручку управления носовым колесом. Зажглись красные и зеленые аэродромные огни. Хеллот вернул рычаг дросселя на холостой ход и одновременно нажал радиокнопку. Вызвал вышку и запросил данные о скорости ветра и атмосферном давлении. Легкий юго-западный ветер дул со скоростью пять узлов. Давление низкое — 29,78 дюйма; плотная облачность.

Алф Хеллот получил разрешение.

Уверенным слитным движением он подал вперед рычаг дросселя и обжал ногами педаль колесных тормозов. Обороты увеличились до максимума, так что машина и с ней сам Хеллот дрожали от могучих противоборствующих сил, которые не давали самолету тронуться с места и в то же время стремились бросить его и пилота вперед по взлетной полосе со скоростью сотен километров в час.

Отпуская тормоза, Алф Хеллот открыл рот и сделал глубокий вдох. Пульс был в норме, двигатели не прибавили оборотов организму. Мощный толчок сорвал машину с места. Реактивные силы взвыли головокружительными децибелами. Мимо мелькали сугробы, сигнальные буи, красные огни и шлагбаумы перекрестных дорожек.

Когда прибор показал, что достигнута скорость отрыва, Алф мягко взял штурвал на себя. Руль высоты в задней части хвоста поднялся кверху. Сначала носовое колесо, затем и главные колеса оторвались от бетона. На прощание земля дружески подтолкнула одно из них, машина слегка накренилась, и Алф Хеллот взлетел.

К отметке 1500 футов он убрал шасси, закрылки и приготовился к набору высоты. Включив форсаж, ощутил рывок, когда впрыскиваемое в дополнительные камеры топливо добавило тяги двигателям. Проверил число оборотов и скорость изменения высоты по вариометру. Время от времени он регулировал температуру топливных фильтров, чтобы избежать обледенения. Элероны в задней части крыльев заняли нейтральное положение.

Алф Хеллот поднимался курсом норд-вест между незримыми отвесами горных склонов. Стрелка высотомера уверенно ходила по кругу. Над ним по-прежнему висели набухшие от влаги облака. Он высмотрел просвет, отрегулировал обороты, уперся ступнями в педали и отклонил руль направления. Самолет скользнул вверх в узкую щель в мокрой облачной вате. Последние снежинки разбились в пыль о фонарь кабины.

Я опустил цейсовский бинокль. Алфик исчез. Два языка пламени, точно от паяльной лампы, — последнее, что я видел. Я повернулся, прыгнул через мазутную лужу и зашагал по ярко освещенному коридору из ангара в дежурку.

В десяти тысячах футов над моей головой Алф Хеллот протянул руку к тумблеру, включающему ретроспектоскоп.

1953

Рядовой

Из плоти и крови состоит надежда. Исходная позиция — нагнувшись вперед или стоя навытяжку. Из кости и жил состоит надежда и готовых к рывку тугих, хорошо тренированных мышц. Алфик Хеллот был великой надеждой, он был самым многообещающим, был тем, на кого надеялись все мы, остальные. Последняя, самая большая надежда. Принято говорить: цвет надежды — зеленый, но наша надежда была белого цвета.

Прямо из Великого Ничто явился молодой Алф Хеллот — писали газеты, и, как обычно, ошибались. Было это, когда он еще до травмы, весной восемнадцатого года своей жизни выиграл вольные упражнения на соревнованиях за так называемый Кубок Осло, опередив, в частности, шведа Туресена, который позднее в том же году стал чемпионом Олимпийских игр в Хельсинки. Но Алф Хеллот за неделю до злополучной травмы победил Туресена, и по сей день многие вместе со мной считают, что он лучше всех в мире исполнял вольные. Свое упражнение он закончил безупречным высоким двойным сальто с пируэтом и мертвым доскоком в центре старого гимнастического зала Осло, под молнии блицев и гром аплодисментов.

Вечером того дня его ждали кубки и поздравления, а дома ждали родители с новым, дорогим спортивным хронометром, и Алфик, привыкший сопрягать дни своей жизни с историческим временем по стенным часам в гостиной, горячо поблагодарил и затянул ремешок на левом запястье, как бы прибавив новый мускул поперек всех тех, какими и без того был щедро наделен.

В газете на другой день его ждал отчет на четыре колонки и портрет на две. Листая газету дрожащими пальцами с конца, с последней страницы, Алфик доходит до спортивной информации. Сидя на пятках перед распластанной на коврике газетой, он не читает ни заголовок, ни врезку, ни сам отчет, ни подписи под снимками, нет — он смотрит на собственный портрет.

А портрет поразительный. Уже в эту пору Алфик Хеллот излучает достоинство и решительность, вроде бы и неприличные у столь молодого человека. Фотография снята анфас, и фотограф явно опустился на колени, прежде чем щелкнуть затвором.

Алфик заложил руки за спину и сцепил пальцы. Только этот молитвенный жест наизнанку и отличает стойку белой фигуры от солдатского «смирно». Словно он стремится укротить кистями рук буйную внутреннюю силу, которая все равно бросается в глаза читателю дугой могучих мышц от кисти до плеча и запечатлена в силовых линиях корпуса. Мускулы рук напряжены, как будто противоборствуют темноте за его спиной, а грудная клетка слегка развернута вперед, и белый кант майки рисует плавную кривую над буграми мышц. Только этот кант и выделяется: в свете блица блестящее от пота тело, магнезия на руках и весь костюм кажутся одинаково белыми, получается сплошная ярко-белая фигура. Легкое напряжение грудных мышц придает выпуклость плоскому снимку. Прогиб спины подчеркивает гимнастичность стойки. Прямая шея чуть подала голову назад, и хотя резкий свет блица делает лицо плоским, стирая характерные детали, все же нам видны его главные черты: строгая линия рта, мощная нижняя челюсть и высокие скулы. И глаза — отсутствующие, то ли устремленные в мечту, то ли погруженные в воспоминания, то ли парящие в сферах триумфа. А может быть, глаза его обращены в собственную душу. Расширенные ошеломляющей мыслью: быть первым — значит быть одиноким.